Терри Пратчетт - Я надену чёрное

На ее борту красовался герб семейства барона. Из нее вышел молодой человек. Приятный на свой лад, но в равной степени ведущий себя так скованно, что его можно было использовать вместо гладильной доски. Это был Роланд. Не успел он и шагу ступить, как из кареты раздался очень недовольный голос, сказавший, что тот должен был дождаться, пока форейтор откроет ему дверь, и что он должен поторопиться, потому что они не собираются здесь торчать весь день.

Молодой человек поспешил к толпе и все стали прихорашиваться, поскольку, в конце-концов, он был сыном Барона, который владел большей частью Мела и ему принадлежали почти все дома в округе, и хотя он был приличным мальчуганом, немножко вежливости в общении с его семейством не помешает…

— Что произошло? Все в порядке? — спросил он.

Жизнь на Меле была приятной, и взаимоотношения между господином и слугами основывались на взаимоуважении, и тем не менее, фермеры унаследовали идею, что слишком болтать с сильными мира сего не очень мудро, особенно если сболтнешь чего-нибудь лишнее. В конце-концов, камера пыток никуда не исчезла из подвала замка, хотя ею и не пользовались несколько сот лет… но лучше будет постоять в сторонке, в безопасности и позволить вести разговоры ведьме. Если у нее будут проблемы, она всегда сможет улететь.

— Боюсь, это один из тех несчастных случаев, которым было суждено случиться, — ответила Тиффани, отлично сознавая, что она оказалась единственной женщиной, которая не сделала реверанс. — Несколько сломанных костей, которые непременно срастутся, и пара синяков на лицах. Все уже улажено, спасибо за внимание.

— Вижу, вижу! Отличная работа, юная леди!

На какое-то мгновение Тиффани задумалась, не укусить ли его. Юная леди , и от кого…? От него? Это было практически, но не окончательно, оскорбительно. Но, похоже, больше этого никто не заметил. В конце-концов, это был тот язык, на котором привыкли общаться баре, когда хотят казаться милыми и дружелюбными.

«Он пытается общаться с ними, — подумала она, — как инстинктивно делал, и отлично справлялся, его отец. Но нельзя разговаривать с людьми так, словно ты на митинге».

А в слух она сказала:

— Большое спасибо, сир.

Что ж, до сих пор все шло не так уж плохо. Но тут открылась дверца кареты и на землю опустилась одна из изящных белоснежных ножек. Это была она: то ли Анжелика, то ли Летиция, то ли еще какой-то цветочек с клумбы. На самом деле Тиффани отлично знала, что это Летиция, но разве внутри собственных мыслей она не может немного повредничать?

«Летиция! Ну, что это за имя? Что-то среднее между салатом латуком и чихом. И вообще, кто эта Летиция такая, чтобы не пускать Роланда на ярмарку? Ему следует находиться здесь! Его отец, если б ему позволяло здоровье, непременно пришел бы! Вы только посмотрите! Белые туфельки! Сколько они продержались бы на ноге того, кто действительно работает?»

Тут она сказала себе: «Стоп! Повредничала и хватит».

С похожим на страх выражением Летиция посмотрела сперва на Тиффани, потом на толпу и сказала:

— Давай уедем, пожалуйста? Матушка беспокоится.

Наконец карета уехала, оборванец в рваной шляпе с шарманкой, слава богу, ушел, солнце село, а некоторые люди остались ночевать в теплых сумерках. А Тиффани в одиночестве полетела домой — в вышине, где только совы и летучие мыши могли видеть выражение ее лица.

Ей удалось часок подремать, пока не начался форменный кошмар.

Что ей особенно хорошо запомнилось из событий той ночи — это стук головы господина Петти об стену и перила, когда она тащила его тело, сперва стянув с кровати и затем, воспользовавшись испачканными простынями, вниз по лестнице. Он был довольно крупным мужчиной. При этом он наполовину спал, наполовину был в стельку пьян.

Пока она тащила его словно мешок с зерном, очень важно было не давать ему задуматься, даже на мгновение. Он был в три раза тяжелее ее, зато ей был известен секрет рычага. Нельзя считаться полноценной ведьмой, не умея справляться с кем-то крупнее тебя самой. В противном случае, ты никогда не сможешь перестелить постель инвалиду. Наконец он миновал последнюю пару ступенек и оказался на полу крохотной кухоньки, на который его тут же вывернуло.

Она очень этому обрадовалась. Последнее о чем может мечтать мужик, это лежать в вонючей луже, но Тиффани нужно было атаковать немедля, пока он не пришел в себя.

Едва начались побои, испуганная, похожая на мышку-норушку миссис Петти понеслась с криком по улице к деревенскому кабаку, откуда отец Тиффани отправил мальчугана в избушку ведьмы.

Господин Болит был человеком дальновидным и догадывался, что целый день ярмарочного веселья под пивными парами могут преобразить кого угодно, и когда Тиффани мчалась на помеле к дому, до нее донеслись первые аккорды кошмарной музыки.

Она хлестнула господина Петти по лицу.

— Вы это слышите? — строго спросила она, взмахнув рукой в сторону темного окна. — Слышите? Это кошмарная музыка, и играют ее, господин Петти, в вашу честь. У них дубины, и камни! Они похватали все, что попало под руку, и еще у них есть кулаки и мертвый ребенок вашей дочери, господин Петти. Вы так сильно ее избили, господин Петти, что ребенок погиб. Ваша жена пожаловалась соседкам, и теперь каждый, каждый знает, что всему виной вы.

Она уставилась в его налитые кровью глаза. Его руки сами собой сжались в кулаки, потому что он был из тех, кто чаще думал ими, чем головой. Она знала, скоро он попытается ими воспользоваться, потому что махать руками легче, чем думать. Господин Петти шел по жизни, размахивая кулаками.

Кошмарная музыка приближалась медленно. Еще бы! Тяжело идти по полям темной ночью, выпив до этого бочонок пива — невзирая на то, насколько хорошо вы себя при этом чувствуете. Ей оставалось только надеяться, что они не направятся сперва в амбар, потому что там они его и повесят. Это если ему повезет — то его просто повесят. Когда она сама заглянула на место преступления, то сразу поняла: не будь ее, убийство повторится. Чтобы забрать боль, и спрятать ее у себя за плечом, ей пришлось наложить на девушку заклятье. Для всех окружающих это было незаметно, но перед ее мысленным взором боль сверкала ярко оранжевым пламенем.

— Во всем виноват мальчишка, — пробормотал мужчина. По его подбородку стекали вонючие капли. — Она шлялась туда-сюда, не слушая нас с матерью. А ей всего тринадцать. Такой скандал.

— Уильяму тоже только тринадцать, — возразила Тиффани, сдерживая голос, чтобы на него не накричать. Это было сложно. Гнев так и рвался наружу. — Вы хотите сказать, что она была слишком юной для свиданий, но достаточно юной для того, чтобы избить ее до такой степени, что у нее течет кровь, откуда течь не должна?