Дуглас Адамс - Долгое чаепитие

Это все старик. Сразу видно, что его работа.

Он откинул голову назад, ударившись ею об пол с такой силой, что зазвенело в ушах. Он снова завопил яростно и дико, испытывая тем большее удовлетворение, чем более бессмысленный и дурацкий шум удавалось произвести. Он вопил так до тех пор, пока стальные столбы не задрожали, а разбитые оконные стекла не разлетелись окончательно на мелкие осколки. Бешено мотая головой из стороны в сторону, он вдруг неожиданно заметил свой кузнечный молот, лежавший у стены в нескольких футах от него, и с помощью заклинания заставил его взмыть в воздух, облететь все пространство кругом, и каждый раз, когда молот ударялся о стальные колонны, они издавали лязгающие и грохочущие звуки, — так и продолжалось до тех пор, пока эхо не превратило все в один сплошной жуткий грохот, напоминавший бешеные удары гонга.

Он произнес еще одно заклинание — и вот молот уже полетел к нему, а оказавшись совсем близко от головы, пробил кружок пола прямо под ней, так что щепки и штукатурка разлетелись во все стороны.

Молот неутомимо продолжал трудиться, описывая круги вокруг него, и все больше щепок и штукатурки оседало на фундамент. Потом, снова на один миг взмыв в воздух под самый потолок, он опустился на пол рядом со ступнями и раздробил половицу, на которой они покоились, мгновенно образовав кучу из мелких щепок и штукатурки.

Опять взлетел вверх, повис там на мгновение, словно был лишен веса, и внезапно исчез из вида, но потом появился вновь и опустился вниз, вдоль намеченной им перед этим границы, заваленной щепками, и не прекращал своей работы до тех пор, пока наконец весь овальный участок пола с грохотом не провалился вниз. Он развалился еще на несколько кусков и смешался с кучей мелких щепок и осколков штукатурки, из которой, шатаясь, выбралась фигура великана, кашляя и отбиваясь от поднявшейся пыли. Его спина, руки и ноги были облеплены щепками из дубовых досок, но сейчас он, по крайней мере, мог двигаться. Он прислонился к стене и долго кашлял, чтобы прочистить легкие от пыли.

Когда он повернулся, то увидел, как молот, приплясывая, полетел прямо к нему, но неожиданно, не давшись ему в руки, вырвался и, скользнув по бетонному основанию, выбил из него искры, веселясь и ликуя, а затем лихо припарковался у стального столба.

Сквозь облако пыли Тор увидел прямо перед собой еле различимые очертания автомата по продаже кока-колы. Он отнесся к этому предмету с величайшим подозрением и беспокойством. У автомата был тусклый и невыразительный вид, а на передней панели была приклеена записка от отца следующего содержания: «Что б ты ни делал, немедленно прекрати!» Внизу стояла подпись: «Сам-знаешь-кто», которая была зачеркнута и заменена на «Один», потом и эта надпись зачеркнута и вместо нее более крупными буквами: «Твой Отец». Один никогда не упускал случая более чем ясно выразить свое отношение к интеллектуальным возможностям сына. Тор содрал записку и не сводил с нее гневного взгляда. Ниже, постскриптум, стояла приписка: «Помни Уэльс. Ты ведь не хочешь опять через это пройти?»

Он скомкал записку и выбросил в окно, где ее подхватил и унес ветер. На минуту ему почудилось, что что-то скрипнуло, но потом он решил, что это шум ветра, который неистовствовал снаружи, где стояли такие же заброшенные дома, как этот.

Он подошел к окну и, глядя в него, чувствовал, как внутри растет ярость. Быть приклеенным к полу. В его возрасте. Что это значит, черт побери? «Хватит своевольничать. Смирись, — догадался он. Если не прекратишь и не смиришься — я заставлю тебя это сделать». Вот что это значило. «Не смей подниматься с земли».

Он вспомнил, что старик сказал ему именно эти слова после неприятной истории с истребителем «фантом». «Ты у меня еще посидишь на земле», — пригрозил он ему тогда. Тор явственно увидел, как по-детски радуется старик своей коварной затее — проучить его, сделав урок столь наглядным, и как забавляется, представляя себе приклеенного к земле Тора.

Внутри опять заворочалась и начала расти, приобретая угрожающие размеры, бешеная ярость, но он сделал усилие, чтобы подавить ее. В последнее время, когда он приходил в ярость, случались всякие неприятные вещи, и сейчас при виде автомата по продаже кока-колы у него появилось плохое предчувствие, что автомат напрямую связан с одной из этих давно произошедших неприятных вещей. Он пристально и обеспокоенно посмотрел на автомат.

Тор почувствовал недомогание.

Последнее время он очень часто чувствовал слабость и недомогание, что-то вроде непрекращающегося, вялотекущего гриппа, а в такие моменты он совершенно неспособен был исполнять те божественные функции, которые ему, как богу, полагалось исполнять. Он страдал от головных болей, приступов головокружения, комплекса вины — в общем, от всего того, что так часто мелькало в телевизионной рекламе. У него случались даже провалы в памяти, и он терял сознание в те моменты, когда гнев и ярость овладевали им.

Раньше моменты гнева доставляли ему величайшую радость. Великие порывы восхитительной ярости несли его по жизни. Он ощущал величие. Чувствовал, как его переполняют сила и свет. И он был всегда обеспечен изумительными поводами для ярости — чудовищные акты провокаций или предательства, попытки смертных загнать Атлантический океан в его шлем, или скинуть на него целые континенты, или же, напившись, изображать бревна. От такого можно было по-настоящему, как следует разъяриться и метать громы и молнии. Короче говоря, ему нравилось быть Богом Грома. А теперь вдруг — головные боли, нервное напряжение, масса всяких тревожных состояний и комплекс вины. Для бога это были весьма необычные состояния, к тому же малоприятные.

— Ты просто смешон!

Скрипящий голос произвел на Тора такое же действие, как звук царапанья ногтями по классной доске. Это был мерзкий, злобный, глумливый голос, отвратительный, как дешевая нейлоновая рубашка, как подстриженные в ниточку усы, — короче говоря, голос, который Тор просто не выносил. Этот голос выводил его из себя и в лучшие времена, а уж теперь и подавно, когда он стоял нагишом, с приставшими к спине обломками дубовых досок посреди какого-то заброшенного склада, — он испытывал ненависть.

Тор обернулся, дрожа от гнева. Как бы он хотел, чтобы этот жест был полон невозмутимого спокойствия и сокрушительного чувства превосходства, но с этим мерзким существом ничего подобного никогда не удавалось, и, поскольку для Тора все равно все закончится унижением и глумлением, независимо от того, какую позу он примет, лучше уж остаться в той, которая ему удобна.

— Тоу Рэг! — взревел он, поймал на лету свой молот, кружившийся в воздухе, и со всего размаха, с силой швырнул его в низкорослое самодовольное создание, которое удобно примостилось на самом верху небольшой кучки мусора, выбрав место потемнее.