Дуглас Адамс - Долгое чаепитие

На мгновение Дирк опустил глаза.

— Я думаю, скорее чья-то жизнь зависела от этого в прошлом, — сказал он.

От того, как он это сказал, на них словно опустилась какая-то темная тень.

Салли Миллз смягчилась и согласилась отдать Дирку нож и конверт.

Нож был слишком тупым, а конверт слишком крепко заклеен липкой лентой. Дирк сражался с лентой несколько секунд, но так и не смог ее разрезать. Он устало откинулся на спинку стула.

— Пойду спрошу, нет ли у них чего-нибудь более острого, — сказал Дирк и поднялся, сжимая конверт.

— Вам быстрее нужно попасть в травмпункт и заняться носом, — тихо сказала Салли Миллз.

— Спасибо, — поблагодарил Дирк и слегка поклонился. Он захватил счета и направился посетить выставку официантов, расположенную в дальнем углу кафе. Поскольку он не выразил горячего желания присовокупить к обязательным 15 % за обслуживание добровольное пожертвование в знак признательности за исполнение просьбы насчет ножа, ему было сказано, что все остальные ножи, которые у них есть, — такие же, как этот, а других у них нет.

Дирк поблагодарил и пошел обратно в зал.

На его стуле, оживленно болтая с Салли Миллз, сидел молодой человек, у которого она похитила нож. Дирк кивнул ей, но она была настолько поглощена беседой со своим новым другом, что даже не заметила его.

— …в коме, — говорила она, — которого понадобилось переводить среди ночи в частную клинику. Одному Богу известно, зачем нужно это делать в такое время. Только создавать лишние трудности. Простите меня за упоминание имени Господа, но ко всему прочему, у пациента был еще личный автомат по продаже кока-колы и кузнечный молот, и, возможно, в частной клинике они бы и смотрелись нормально, но в палате с минимальным штатом сотрудников это уже слишком, да, я знаю, я слишком много говорю, когда такая уставшая, если в какой-то момент я вдруг свалюсь без чувств, вы мне скажите, ладно?

Дирк двинулся дальше, как вдруг заметил, что Салли Миллз оставила книжку, которую читала за своим столом, и что-то в этой книжке привлекло его внимание.

Это была толстая книга, называлась она «Дьявольская погоня».

Книга была настолько обтрепанная и вдобавок толстая, что походила больше на слоеный торт, чем на книгу.

Внизу на обложке была изображена женщина-в-вечернем-платье-на-фоне-ружейного-прицела, а всю верхнюю часть занимала фамилия автора — Говард Белл, выделявшаяся выпуклыми серебряными буквами.

Дирк не мог сказать, чем конкретно привлекла его внимание книга, но он знал, что какая-то деталь, связанная с обложкой, напомнила ему о чем-то. Он бросил настороженный взгляд на девушку, у которой он стащил чашку кофе, а потом заплатил за выпитые ею пять чашек и два рожка, из которых был съеден только один, так как второй ей так и не принесли. Она не смотрела на него, так что он стащил и книжку, сунув ее в карман своего кожаного пальто.

Дирк вышел на улицу, где на него внезапно налетел появившийся откуда-то орел и чуть не толкнул его прямо под проезжавшего мимо велосипедиста, который осыпал его бранью и проклятиями.

В чистом и ухоженном местечке, расположенном на краю деревушки в окрестностях чистенького и ухоженного Костволдса, показалась более чем неухоженная машина.

Это был повидавший виды желтый «ситроен-2 CV», поменявший за свою жизнь четырех хозяев — только один из них относился к ней должным образом, остальные трое были совершенно безалаберными и безнадежно пропащими личностями.

«Строен» неохотно полз вдоль подъездной дорожки, и весь его вид словно говорил о том, что все, чего он желал от жизни, — это чтобы его сбросили в тихий спокойный кювет на одном из близлежащих лугов и милостиво оставили там в покое, а вместо этого его заставляли тащиться вверх по гравиевой дорожке, а потом, естественно, заставят проделать такой же путь назад, а с какой целью все это делалось — нет, он не в силах понять.

«Строен» уже было дотащился до остановки перед шикарным каменным входом в главное здание, но покатился назад и долго бы так катился, если бы хозяйка не догадалась нажать на ручной тормоз — он дернулся, издав от неожиданности нечто вроде сдавленного «ик», и замер.

Дверца распахнулась, рискованно раскачиваясь на единственной петле, а затем из машины показалась пара ножек — именно таких ножек, при появлении которых звукооператоры не могут удержаться от того, чтобы не запустить одновременно какое-нибудь соло на саксофоне с дымом, по причинам, которые никому, кроме самих этих звукооператоров, неизвестны. Но в данном конкретном случае звучание саксофона было бы напрочь заглушено какой-нибудь дуделкой, которую те же самые звукооператоры почти наверняка запустили бы по ходу медленного продвижения автомобиля.

Владелица ножек вышла за ними в той же манере, как делала это обычно, мягко захлопнула дверцу машины и затем направилась к зданию.

Машина осталась ждать у входа.

Некоторое время спустя вышел носильщик, весьма неодобрительно оглядел ее со всех сторон, а затем, так и не увидев ничего, что потребовало бы приложения его сил, удалился.

Вскоре Кейт проводили в кабинет мистера Ральфа Стэндиша, главного психолога-консультанта и одного из членов совета директоров Вудшедской клиники, который в этот момент заканчивал говорить с кем-то по телефону.

— Да, я не отрицаю, — рассуждал он, — что бывают случаи, когда необычайно тонко чувствующие и умные дети могут производить впечатление глупых. Но, миссис Бенсон, глупые дети тоже могут производить впечатление глупых. Я думаю, это вы должны признать. Я понимаю, что это очень тяжело, да. Всего доброго, миссис Бенсон.

Он засунул телефон в ящик стола и пару секунд собирался с мыслями, прежде чем поднять глаза на посетительницу.

— Вы могли бы поставить меня в известность о вашем приходе чуть раньше, мисс м-м… Шехтер, — обратился он к ней наконец.

На самом деле сначала он сказал:

— Вы могли бы поставить меня в известность о вашем приходе чуть раньше, мисс м-м… — потом на некоторое время замолчал и стал искать что-то в другом ящике стола, прежде чем сказать «Шехтер».

Кейт находила весьма странной привычку держать визитные карточки с именами посетителей в ящиках, а не на столе, но дело в том, что мистер Стэндиш не выносил беспорядка на своем великолепном столе из ясеня безупречно строгого дизайна и поэтому на нем не было абсолютно ничего. Он был совершенно голым, как и все остальные поверхности в его кабинете. Журнальный столик, который окаймляли по бокам стулья «барселона», тоже был абсолютно пуст. Точно так же пусты и гладки были поверхности, без сомнения очень дорогих, шкафов, где хранились папки с документами.

В его кабинете не было ни одной книжной полки — книги, если они вообще существовали, скорее всего были убраны в большие белые и гладкие встроенные шкафы, а простую черную рамку для картин, висевшую на стене, можно было считать всего лишь временным умопомрачением, ведь картина так и не была в нее вставлена.