Сергей Костин - Легион Безголовый

А если беспокоится, стало быть, гражданин имеет стопроцентное алиби. На момент первых трупов в городе никто из сотрудников правоохранительных органов не отметил в рапортах подозрительную личность на конике.

— Кто?

Ноги, черт с ними. А вот по пояс ледяным быть нехорошо. Отогреюсь ли потом — неизвестно. И как заморозка на важные органы чувств повлияет? Не о том думаешь, Лешка. Если у товарища алиби, значит, он к делу о серийном убийстве непричастен. Следовательно, вывод такой…

— Кто?

— Ох! — Машка за спиной пытается до меня достучаться, но не получается. Чувствую, как напарница кулаками по мерзлой спине колотит, со всей силой колотит, а повернуться к ней и попросить, чтобы не волновалась напарница, не могу. Шея тоже в ледяном ошейнике.

— Это они все… — слова, словно комки снежные, в горло протискиваются со скрежетом пломбирным. — Они, эти… Охотнички. За тобой стоят, на тебя, безобразного, глядят. — Чувствую, как потеплело в шее да и в груди подтаяло слегка. — Ждут, когда ты, образина безликая, души невинные погубишь.

Безголовый положением туловища передает, как велико его внимание.

— Давай, убивай нас, …, — Машка колотить не перестает, оттого все слова главные не слышатся. — Порадуй агрессора виртуального. Сначала они кровавый след из трупов обезглавленных в городе оставили, потом на нас все стрелки перевели. Понимаешь меня, … непропорциональная. Машка, не стучи, я ж с человеком разговариваю.

Безголовый на черном коне разворачивается в сторону Охотников. Те, чувствуется, сильно волнуются.

— Они, лейтенант?

Если в званиях разбирается, значит, не совсем совесть потеряна. Значит, есть еще надежда человека спасти, под статью не подвести.

— Гадом последним буду! — Это меня Машка научила гадом последним клясться. — С той стороны приходят и трупы штабелями кладут. Разберись, а? А капитан Угробов за это грамоту выпишет. С гербом и печатями.

Грамота Безголового и добивает. От такой радости ни один нормальный человек не отказывается. Хоть с головой, хоть без нее.

— Здесь жди, лейтенант, — прошептало в ухе. Может, и не в самом ухе, а где поглубже, но впечатление такое было, что Безголовый рядышком стоит. — Я еще вернусь.

Поднимается на дыбы черный конь. Грохочут, вороний крик заглушая, на узде железные бляхи. Плащ черный на ветру ледяном развевается даже лучше, чем знамя наше.

— А зачем возвращаться? — совершенно некстати высовывается Машка.

— Я всегда возвращаюсь, — коротко и доступно объясняет Безголовый, пришпоривает черными шпорами бока черного коня и бросается на отряды Охотников.

Должен признать — я ничего не вижу. Вытягиваю шею в надежде полюбоваться массовым истреблением виртуальных завоевателей, но это усилие оказывается напрасным. Проходит миг, и перед холмом, над которым продолжает гордо реять порванная штора, олицетворяющая свободу и независимость нашего района, все кончено. Даже неинтересно. Несколько тысяч Охотников лежат на снегу, повергнутые, как бы сказать, чтобы товарища на лошадке не обидеть, могучей десницей безголового богатыря.

Рисованные тела до самого горизонта. Точнее, до самого края городской свалки. Между сугробами лениво прохаживаются гниющие трупы из партии исчезнувших мертвяков и добивают тех, кто нечаянно избежал гибели от почетного гражданина нашего города товарища Безголового. А сам он, в черных одеяниях, в черном плаще, на черной лошадке, но все так же без головы, стоит посредине всего этого безобразия и равнодушно очищает свою саблю о разорванную шинель товарища генерала.

— Сильно! — Капитан Угробов наконец раскуривает сигарету и высасывает ее за один заход.

— Помню, в гражданскую подобный случай имел место… — заводится генерал, расстроенный потерей шинели. На генерала все шикают, и старик обиженно замолкает.

— Ну и кто он после этого? — Баобабова одна задает нужный вопрос.

Все смущенно молчат. Даже Садовник, который больше всех знает и которому больше всех нужно.

— Сейчас вернется и все объяснит.

— Все у вас, лейтенант, просто, — морщится Садовник, приобретая нормальный, незаметный цвет лица. — А я предлагаю, не спеша, но быстро, покинуть данную местность, чтобы не оказаться следующими жертвами странного объекта на четвероногом скакуне неизвестной породы.

— Не могу. У меня ноги.

Машка склоняется к моим ледяным башмакам, пытается отколупать замороженные ступни:

— Бесперспективняк. Если хочешь, могу обломать их по колено. Остальное на себе потащу. — Не успеем. Нам и в самом деле не успеть. Безголовый во всю прыть мчится к нам. Впереди коня снежный вихрь, под копытами красные брызги, над головой солнце сверкает. Красиво скачет, нечего сказать. Тормозит еще эффектнее. Коняка, упершись передними копытами, слегка идет юзом, так что всадник точно вписывается боком в расстояние между мной, обмороженным, и генералом, который прячет на всякий случай раскромсанную папаху.

Безголовый лихо соскакивает с лошадки, со всей силы пинает меня по ступням и со словами: — “Извини, брат, моя промашка”, — лезет обниматься. Ручищи у Безголового здоровенные, скрываюсь в них, как птенец желторотый в товарном вагоне. Мои настойчивые жалобы о том, что не люблю обниматься, успехов не приносят. Только после того, как я изображаю задыхающуюся на берегу касатку, странный товарищ без головы отстраняет меня на расстояние вытянутых рук и осматривает.

— Имя?

— Лесик. Алексей Пономарев. Старший лейтенант. Я же вам удостоверение показывал.

Тело Безголового слегка трясется. Если иметь хоть капельку воображения, становится понятным, что он радостно, а где-то даже возбужденно, трясет отсутствующей головой. Я смотрю прямо в то место, где должны быть глаза, помня, что только так можно завоевать расположение человека. Мне не привыкать смотреть в отсутствующие глаза.

— Помог ты мне сильно, брат! — говорит безголовый незнакомец, продолжая удерживать мое тело в руках. — За это проси что хочешь.

Вот даже как?! Жаль, Монокля рядом нет. Что он сказал бы с высоты своего научного образования о человеке без головы, который исполнит все, что пожелает старший;лейтенант?

— Не для себя старался.

Скромность — удел только молодых лейтенантов. Должны пройти долгие годы, чтобы я мог просить что-то за выполненную работу.

— Тьфу, дурак! — расстраивается за спиной Баобабова.

— Эх, брат! — восклицает Безголовый. — Нет, так нет. А кто друзья твои? Не представишь? Хотя… Вот эту красотку знаю.

Баобабова пытается боксировать, но крепкие руки Безголового тискают ее еще более нещадно, чем меня.

— Маша, — говорю я, — это товарищ. Товарищ — это наша Маша. Прапорщик, между прочим.

— Хороша Маша, да не наша! — зычно смеется Безголовый, смущая и без того разрумянившуюся Машку.