Гжегож Бабула - Истребитель ведьм (сборник)

Мой гид привел меня на весьма даже приличную квартиру у самого рынка. Здесь выложенную потрескавшимися бетонными плитами площадь окружали каменные домики: их фасады еще хранили следы прежней красоты. Посреди рынка гордо возносилась полуразрушенная башня ратуши. Воистину, грустное это было зрелище. Оно напомнило мне одну опрятную старушку, которую я как-то встретил, ее посиневшее и помятое лицо еще сохраняло правильность черт и беспокойный блеск кокетливого когда-то взгляда.

Моей хозяйкой была Хуана. Ее пятилетний сын — единственный ребенок в городе — был наглядным доказательством способности к деторождению этой необыкновенной женщины. Стройная, но вместе с тем рослая, она была сотворена для материнства. Светлые волосы, серо-зеленые глаза и выдающиеся скулы указывали на нордическое происхождение ее предков. Но более всего меня поразила кожа этой женщины: она была идеально гладкой, без трещин, сыпи, язв, что чаще всего встречается, слегка желтоватого цвета и бархатистой на ощупь. Я убедился в этом в первую же ночь — она пришла ко мне без всяких церемоний, даже не предупредив заранее сбросила платье, приподняла край одеяла и легла в постель. Все это так, как будто если встречаются два разнополых ЭФа, то ничем иным они заниматься не могут. Тогда-то я понял, почему Гудвин (так зовут встретившего меня на станции старика) привел меня прямо к ней. Что мне оставалось делать? Я подчинился их воле. Опять этот проклятый прагматизм! Летели тяжелые, набухшие сном часы, ветер стучал расшатавшимися ставнями, в соседнем доме гудела топка городской дистилляторной, а ей все было мало. Только на рассвете прогнувшийся от тяжести матрас приподнялся наконец на несколько сантиметров, и я погрузился в глубокий сон.

На следующий день я уже решил было возвращаться. Дверь не закрывалась. Наверное, все, а в городке около четырех сотен жителей, пришли посмотреть на этого странного зверя по имени Франк. Люди были разными по возрасту, но в большинстве старые, уродливые, покрытые лишаями и неряшливо одетые. Когда я паковал рюкзак, пришел Гудвин и упросил меня задержаться на пару дней. Его полная достоинства настойчивость подействовала на меня, и я в конце концов сдался, но при условии, что по крайней мере до вечера меня никто трогать не станет.

Запасшись высокими резиновыми сапогами и зонтиком, я отправился к морю. Я прошел около мили, сначала глинистой дорогой среди огородов, затем выгоревшей пустошью. Продравшись через защитную лесополосу, я увидел наконец тихое мертвое море.

Серый водный простор вторгался на пляж мелкими волнами, сквозь мутную воду не видно было дна. Охваченный внезапным страхом перед чудовищной беспредельностью, в которой таилась смерть, я попятился к дюнам. С вершины ближайшего холма я долго смотрел на расплывающуюся линию горизонта, представлял себе берега далеких островов, у которых еще плавают живые рыбы. При виде моря у меня всегда появляется желание поразмыслить. Громада воды подавляет своей мощью, гасит мысли о мелких, каждодневных заботах, остается только созерцать. Потом я злюсь на себя за эти трагикомические душевные порывы, но признайся, Артур, ведь каждый из нас с тех пор, как была высказана гипотеза о существовании чистой части Тихого океана, время от времени взвешивает в душе возможность добраться до полных жизни островов. Говорят, что замкнутый контур морских течений там приводит к очень медленному перемешиванию вод. Впрочем, даже если этих островов не существует, сама мысль о них, несомненно, оказывает благотворное действие на многих людей. Банальный вопрос зависимости душевного здоровья от веры. Но я должен признать твою правоту в одном нашем давнем споре: в основе любой банальности лежит фундаментальная истина и нельзя стыдливо ее игнорировать.

Вечером снова пришел Гудвин. Его присутствие особенно мне не докучало, я даже полюбил этого старого спокойного человека, который, как я успел заметить, был кем-то вроде духовного пастыря для жителей Дюны. Хуана заварила нам чаю и пошла в дистилляторную за водой для мытья. С самого начала я понял, что Гудвин хочет что-то сказать, но не шел ему в этом навстречу. Он долго не мог решиться, спрашивал о разных пустяках или рассказывал о городке. Я устал и уже даже не пытался скрывать свои зевки.

— Вы образованный человек, Франк, так может…

— Не преувеличивайте, — перебил я его, — я только учусь еще. Попросту хотелось бы понять как можно больше.

— Да, конечно, но вы и так, господин… — он явно тянул время.

— Прошу вас, зовите меня просто Франк. Я думаю, что за свою короткую жизнь не заслужил того, чтобы меня величали господином.

— Согласен, — улыбнулся он. — Я хотел бы тебя кое о чем попросить.

— Я внимательно слушаю.

— Не мог бы ты… — на его лбу показались капельки пота, — …сказать правду об этой самой способности к деторождению. Почему почти все мы относимся к ЭНам?

Я изумленно посмотрел на него. Мало того, что он не может решиться выложить мне настоящую цель своего визита, так он еще и смешные вопросы задает.

— Ну, видишь ли, — уточнил он, — когда-то говорили, что будут рождаться сплошные калеки, что весь мир заполнится уродами.

— А, вот вы о чем. Попросту стало иначе. Еще один неверный прогноз. И, с уверенностью, не последний.

— Но почему?

— Человек не из пластилина вылеплен. Ему нельзя приклеить две головы или четыре руки. Такое существо погибнет в эмбриональной фазе развития или еще раньше. Земная жизнь — это процесс, который может идти только в очень узком диапазоне как внешних, так и внутренних условий. — Я чувствовал себя несколько неловко, поучая человека, который втрое старше, чем я. “А может, он издевается надо мной?” — подумал я и покраснел до корней волос.

— Наверно, ты прав, — буркнул он, думая о чем-то другом. — Но я, собственно, не об этом хотел тебя спросить.

— Речь идет о том, чтобы оплодотворить ваших жен? Это моя обязанность.

— Нет, я не о том, — махнул он рукой нетерпеливо, — женщин, способных рожать, у нас всего ничего. Речь о другом. Я пришел просить тебя от имени всех жителей. И сам я, конечно, прошу тоже.

— Не понял, — удивился я.

— Я хочу просить тебя… остаться в Дюне на месяц или, может быть, на два.

— На все мои каникулы? Но зачем?

— Ты мог бы, — сказал он с усилием, — кое в чем надо нам помочь.

— А именно? — Мое удивление росло.

— Время от времени мы собираемся… беседуем, советуемся, — он говорил, глядя куда-то в сторону, как бы стыдясь. — Хотелось бы, чтобы в этом участвовал кто-то молодой и не из нашего города. Франк, — он посмотрел на меня красными глазами, даже опухшее веко немного приподнялось, — мне это очень нужно. Хоть на месяц.