Гжегож Бабула - Истребитель ведьм (сборник)

Через час, а может быть, два, решили передохнуть. Они лежали на куче бумаги, показавшейся им не такой грязной, как другие. Маккаллиген смотрел на фонари вверху и повторял про себя, что через несколько часов его здесь не будет. Он сбросит, наконец, с себя бремя страха, гнетущее и его и всех, кого он знал здесь с незапамятных времен. Пора идти дальше. Он приподнялся и сполз со своего лежбища. Пощупал рукой перед собой: нужно убрать с дороги все, что может быть опасным. Пальцы ткнулись в шелестнувший обрывок пленки, скользнули мимо, отложили в сторону несколько бутылок и банок и, двигаясь дальше, остановились на чем-то холодном и влажном. Он с огромным трудом удержался от крика, когда понял, что дотрагивается до двух рядов ровных крепких зубов, выступающих из полуоткрытого рта. Следовало ожидать, что, двигаясь через Начальный Уровень, они наткнутся на трупы.

— Что случилось? — почувствовал он на плече руку Хейни.

— Ничего, ничего. Идем.

И опять шаг за шагом. У Хейни разболелась голова. Он пытался сообразить — это от вони гниющих отходов или от выпитой водки? Хейни шел за Маккаллигеном, стараясь не отклоняться от проторенной им тропинки. Внезапно ему показалось, что он слышит шорох. Сбоку, в нескольких метрах от них. Он остановил Маккаллигена, приложил губы к его уху и шепнул:

— Там кто-то есть.

— Где?

— Там, сбоку.

Шорох повторился. И вдруг кто-то громко и отчетливо произнес:

— Кто здесь?

Они прижались к мусору. Лежали, ежесекундно ожидая, что вот-вот их накроет сноп света. Ничего. Тишина. Хейни поднял голову и попытался проникнуть взглядом сквозь темноту. Там, откуда донесся голос, маячил силуэт, чуть темнее фона. Они поползли в том направлении. Мужчина. Сидит, нагнувшись над чем-то лежащим на его коленях. Он не может быть полицейским. Почему этот Тип говорит так громко? Хейни посмотрел вверх. По одной из эстакад ползло пятно света. Остановилось точно над ними. Маккаллиген видел это тоже. Мужчина сидел в той же позе, согнувшись и не двигаясь с места.

— Анна… — громко сказал мужчина.

Имя взмыло вверх и, как будто в ответ, в их сторону ударил прожектор. Маккаллиген сорвался с места. Крикнув: “Беги!” — он прыгнул и исчез из круга света. Хейни хотел бежать за ним, но посмотрел на ярко освещенного теперь, сидящего человека. Тот не подозревал, казалось, об опасности и смотрел на лежащую на его коленях голову молодой женщины, чье тело безжизненно покоилось на куче бумаги. Хейни сразу же узнал ее.

— Снова встречаемся, — сказал он.

Сверху бесшумно подлетал Патруль. Хейни сидел рядом с незнакомцем и ждал, подложив ладонь под голову женщины.

ПереводВладимира Аникеева

— Не трогайте, это опасно… — Томмс отбил вверх руку профессора.

Станков с недоверием присмотрелся к серому камню, возвышающемуся над скользкими губчатыми мхами цвета ржавчины. Его взгляд обежал синюю, пузырящуюся поверхность болота и уперся в понурые густые заросли, окружавшие долину.

— Эта каменная глыба? — Он неуверенно повернулся к вездеходу. — Но ведь это обычный сланец.

— Конечно… сланец-поганец… — Томмс стоял, положив руку на рукоять висевшего у бедра излучателя, и, казалось, к чему-то принюхивался. — Сланец-поганец… — Он ходил по болоту и прислушивался к чему-то, что заставляло подрагивать кустики мха. — Минимум пять тысяч вольт… С пяти тысяч вольт начинается напряжение, которое дает этот камешек, натуральный разрядник, — лицо его побледнело. — И меньше не бывает, даже в дождь, а дождя тут давненько не было, настолько давно, что меня это не на шутку тревожит!..

Адамс, опершись на приоткрытый люк, замерял концентрацию излучаемого болотом потока ионов. Результаты ему явно не понравились — он зло захлопнул крышку датчика, показал в сторону гор и сказал:

— Не везет тебе, проф, погорели наши планы. Через несколько минут начнется карусель, бежим!!!

— И побыстрее! — Томмс бесцеремонно подтолкнул Станкова к люку. — Чтобы не было с тобой хлопот…

— Это так страшно? — Профессор неохотно влез в свой гамак. — Стоит ли пугаться какого-то дождя… и за каким чертом эти путы?

Сопя от напряжения, Томмс втиснул экзобиолога в переплетение эластичных захватов и тяжей.

— Счастливы те, кто не знают истины, — сказал он, заползая в такую же сетку; лицо его было испуганным. — Готовы! — крикнул он, обернувшись.

Герметические переборки системы биологической защиты, урча поршнями, захлопнулись, разделив вездеход на несколько автономных отсеков.

— Только под себя не делать, сменного белья у нас мало, — раздался из интерфона голос командира группы Калины.

— О чем он? — Спутанный профессор с трудом повернул голову к Томмсу.

— Мать-Земля, неужели тебе ничего не растолковали перед высадкой? — Сержант, обычно собранный и улыбчивый, сейчас дрожал всем телом, по лицу у него ползли крупные капли пота.

— Говорили, что это единственная планета, где живое и мертвое сплелось для экзобиолога в гордиев узел.

— Идиоты! — пытаясь побороть страх, Томмс строил гримасы, рассмешившие профессора.

— Ты выглядишь так, словно с тебя сейчас живьем станут обдирать кожу, — Станков позволил себе улыбнуться. — Что, этот дождь в самом деле такой страшный?

— К черту, поговорим, когда распогодится! — крикнул Томмс, и в тот же самый миг экзобиолог протяжно завыл, словно сирена “Титаника” перед самым столкновением с айсбергом.

— Это только увертюра, — выдавил сержант, плюясь слюной во все стороны. — Подожди финала, браток, и приготовь легкие, чтобы спели на “бис”…

Оба, скрученные ужасной болью, разразились истошными воплями людей, которых пожирает заживо медведь.

— Это… меня убьет… — простонал экзобиолог, чувствуя, как набухает потом его белье.

— К сожалению… нет… — Голос сержанта прервался, на смену ему пришли мрак и невыносимый грохот молота, колотившего что есть мочи по наружной обшивке вездехода.

Все вибрировало, тряслось и голосило. Мертвые металлические и пластиковые детали вездехода вдруг ожили голосами механических жалоб, словно старались выплакать свою боль разрушавшейся, пытаемой кристаллической сети. В этом ужасном, нарастающем крещендо визга и скрежета тысячи скребущих стекло ножей голоса людей стали лишь блеклым эхом подлинной оргии воплей и дребезга, издаваемых вездеходом. А потом настала тишина. Может быть, она была даже горше, чем тот адский рык, который им суждено было услышать. Душная и горячая тишина. Глотки людям стиснула стальная лапа перегрузки. Они не дышали, не стонали, не в состоянии были уловить стук собственного сердца. Словно погружены были в застывающий расплавленный свинец, обжигавший и раздавливавший одновременно… а когда думали уже, что это конец, агония, — тишина с хихиканьем уступила место братцу шуму, обычному шуму. Вспыхнула аварийная лампочка.