Андрей Белянин - Оборотный город

…До того памятного куста, где мною был оставлен голодный грузинский батюшка, я добрался довольно быстро. Мог бы, разумеется, ещё быстрее, но тяжёлая корзина всё-таки существенно замедляла шаг. Отец Григорий честно сидел в ожидании, но, видимо, времени даром не терял, вид у него был довольный, а вокруг валялись свежие вороньи перья. Значит, перекусить успел…

— А, гамарджоба, генацвале! Нэужели стока всё одному мне принёс? Вах, Иловайский, я тебя нэ кунаком, а братом назову! А хочешь, дядей, даже папой сваим! Мамой нэ могу, мама одна такая, э-э…

— Лишнее это, право слово, отойдёмте-ка подальше, а то у нас народ любопытный. Пристанут, начнут расспрашивать, что да как, когда прибыли, с какой целью, где регистрация?

— И нэ гавари. — Мигом вскочив на ноги, грузин указал пальцем на что-то у меня за спиной. — Иммигрантов нигде нэ любят. Уже бегут спрашивать, да?

Я сначала прислушался, а только потом обернулся. Ну уже просто чтоб знать более-менее точное количество, потому что на слух казалось, что к нам с воем несётся всё сельское население Калача. На самом деле нет, конечно, там даже и половины не было. Так — бабы, девки, старухи, дети… Нет, наверное, половина всё-таки была. Уходим?

То есть я только хотел это предложить, но, как оказалось, уже некому, моего дорогого грузинского друга сдуло попутным ветром с низкого старта с корзиной под мышкой. Мне она все руки чуть не оторвала, а он летел легче перышка, вот что значит жилистый и своя ноша не тянет. Всласть налюбовавшись его талантами, я тоже не стал дожидаться худшего (а что может быть хуже бабских разборок?) и резво, налегке припустил следом…

— Маладэц, саабражаешь, хвалю! — не сбавляя темпа приободрил меня отец Григорий. — В лэс сварачиваем, в лэс, там у болота тайный ход есть.

— А через трубу никак?

— До трубы далеко, в другую сторону, паймают, э!

Вот тут я был с ним полностью согласен: судя по воплям «наддай, родимые, уйдёт казачок!», погоня неумолимо приближалась, и сдаваться в расчёте на милость победителя не стоило. Милости не будет, будет групповое осрамление меня посредством восьмидесятилетней бабки Степаниды. Все прочие уныло дотопчут что останется…

В редкий лесок мы свернули на ближайшей же тропинке. Судя по всему, батюшка отлично знал здесь каждую былинку, мы прыгали с кочки на кочку, отчаянно забираясь в самою трясину. Головные платки и яркие юбки двух-трёх наиболее резвых преследовательниц уже мелькали шагах в пятидесяти. Не драться же нам с девчатами, а откупиться нечем…

— Прыгай! — выкрикнул отец Григорий, с разбега сигая в небольшую лужу посреди густой, слипшейся тины. Ну и влип, естественно, едва ли не по пояс!

— Я туда не полезу.

— И правильна! Ошибка вышла, э?! Нэт тут хода. Вот рядом в лужу прыгать нада. Вытащи меня, да…

Я подал ему руку и с огромным трудом выволок из чмокающей трясины, не желавшей расставаться с жертвой, тощего рогатого грузина. В тот же миг за нашими спинами раздался оглушительный визг:

— Тута они, тётеньки! Поймали-и!

— Ага, щас, э-э?!!! — громко ответил батюшка, показал им язык и, крепко вцепившись в мою руку, гордо шагнул во вторую лужу. Кажется, я успел хотя бы матюкнуться…

Когда открыл глаза, мы вдвоём стояли на кирпичных ступеньках уводящего вниз подземного хода. Сквозь мутную рябь воды были видны перепуганные сельские девчата, с круглыми глазами указывающие на то место, где мы только что героически «утопли». Желающих прыгнуть вслед не было, значит, конченые дуры в погоне не участвовали. Уже радует, может, их в Калаче вообще нет? Хотя это вряд ли, Россия всё-таки, как же без дур…

— Что засматрэлся снизу ввэрх, всё равно юбки длинные, — неправильно истолковал моё стояние отец Григорий. — Пашли давай, корзина цэлая, ничего нэ уронил, ко мне придём, такой пир закатим, да!

Я не стал полемизировать, главное, чтоб он довёл меня до Оборотного города, а там каждому своя дорога— кому в нечестивый храм, а кому и к красавице Хозяйке. Катенька вроде бы говорила, что ждёт меня к вечеру? Ну вот я и припёрся, ничего, что на пару часов раньше, вечер понятие растяжимое…

Корзину мы уже несли вместе, дружно держась за ручку. Священник-кровосос радостно делился рецептами национальных блюд, последними городскими сплетнями и, пользуясь правом разглашения исповеди (у них можно!), наконец-то поведал мне полную печали историю кабатчика Вдовца. Чтобы не тратить время и бумагу на передачу его характерного акцента, перескажу вкратце своими словами…

В сущности, ничего особо поучительного там нет, но ведь если кому надо, тот везде найдёт философский урок. Молодая семейная пара, обвенчавшись по неправедному обычаю незаконным браком и торжественно плюнув на икону Вельзевула Критско-Самофракийского, открыла свой семейный трактирчик. Дела шли ровно, ни шатко ни валко до тех пор, покуда молодожёны не додумались ввести ежевечернее шоу «Кто кого вперёд отравит».

То есть он сыпал ей мышьяк в румяна, она ему — змеиный яд в нюхательный табак, он ей рыбу фугу, она ему суп-пюре из мухоморов, он ей голимую водку, она ему просроченные лекарства.

Народ на это дело валил толпами, делались ставки, риск щекотал нервы, азарт бил ключом, проигрывались целые состояния, и трактир богател со сказочной скоростью. Ну и печальный результат тоже не заставил себя долго ждать, кто победил, угадать нетрудно — Вдовец остался один с навсегда приклеенной чёрной кличкой, а его прежнее имя было предано забвению.

В память о безвременно отравленной, но горячо любимой супруге каждая чётная рюмка в его заведении всё также подавалась отравленной. Все, разумеется, об этом знали, но завсегдатаи не переставали забегать вечерком на огонёк за очередной порцией адреналина — вдруг кто перепьёт и собьётся со счёта?

— До сих пор по сваей жене таскует, да, — сочувственно закончил отец Григорий. — Ка мне в храм ходит, сыдим, «Сулико» поём, плачем… Но ты к нему нэ хади — атравит. Слёзы одно, а бизнес есть бизнес. О, вот и арка уже, савсэм пришли!

— Сколько же их у вас тут?

— Арок? Многа! В Оборотный город разные пути ведут, попасть легко, выбраться трудно. Но ты со мной, э! Никто нэ тронет, нэ бойся, я тебя в абиду нэ дам, я…

Бабах!!! Из-за арки громыхнула страшная как грех старушка-аркебуза, и тяжёлая свинцовая пуля впилась в стену над моей головой, чудом не пробив папаху. Я молча подобрал кусочек свинца, размером с китайское яблочко, и ткнул под нос бесстыжему грузинскому батюшке…

— Ты что дэлаешь, шакал бэзмозглый?! — Отец Григорий тут же оставил на меня корзину и, кинувшись к арке, выхватил оттуда за грудки огорчённого промахом охранника. — Ай, морда твоя козлиная, нэ видишь, кто идёт, да? Я тебя за такое дело сваей рукой закопаю, а патом ещё от церкви отлучу, кутык бабуиновый!