Андрей Белянин - Оборотный город

— Хорунжий, чтоб тя об потолок копчиком! Смотри, куды прёшь?! Как дома по паркету, блин…

— Моня? Шлёма? Я вас искал!

— Да знаем, знаем, мясник предупредил уже. — Шлёма цыкнул на меня, пытаясь поглубже зарыться в невысокую траву. — Тю на тебя! Ведь не дай бог, кто услышит, затопчут всем селом при батюшкином благословении! Чё надо-то?

— Со мной в лес пойдёте? Вдовец по-другому прочитал карту, и, кажется, теперь я знаю, где искать.

Упыри быстро переглянулись и едва ли не в один голос уточнили:

— А нам-то с того какая выгода?

— Честно говоря, никакой.

— Чё, совсем никакой, да?

— Ну, может быть, потом когда-нибудь Хозяйка назовёт вас героями и даже на день-другой запомнит ваши имена. Атак, увы…

— Круто, — слегка приобалдев, согласились Моня и Шлёма. — Уж ежели сама Хозяйка нас запомнит, так за такую честь и костьми лечь не жалко. А в казаки нас произведут?

— Только если посмертно, — честно перекрестился я, потому как праздничное зачисление упырей в состав Всевеликого войска Донского мог бы представить себе лишь в страшном сне. И это при том, что мы в принципе записываем всех иногородних братьев по боевому духу. У нас в казаках и чечены служат, и татары, и грузины, и калмыки, и буряты, и немцы, и ещё бог весть кто, даже евреи попадаются. Но упыри и вурдалаки… всё одно покуда перебор. Не будем искушать судьбу…

Моня и Шлёма церемонно пожали друг дружке когтистые лапы и, словно две здоровущие змеи, заскользили впереди меня, двигаясь в строго указанном направлении. Народ начинал запаливать костры, готовясь по начальственному указанию к ночным работам, а грозный старенький батюшка, растолкав полицейских чинов, уже вовсю обличал Митрофана Чудасова, стоя на его же коляске:

— Что за непотребство безумное творите ноне, православные? Токма Господь наш Вседержитель сподобен мёртвых из могил поднять в судный час, в день суда Страшного! Не вам, не вам, а едино Богу нашему Иисусу Христу покой усопших тревожить…

— Вы бы, святой отец, не мешали государственному делу, — попытался значимо возвестить наставник губернаторских дочек, но не на того напал. Седовласый поп тоже оказался не соломенной породы.

— Прокляну, как антихриста! Чтоб во вверенном мне епархией участке никакого богопротивного злодейства не было! Мне земная власть не указ, токмо Божьего суда убоюся, грешный… А вы чего встали, аки дети неразумные? Сей же час бросили копание да и пошли у меня по домам, покуда кадилом вдоль хребта не поспособствовал!

— Эй, эй, вы чего?! Полиция, что он себе тут позволяет, поставьте его на место!

— Ага, как же, разбежались… Да чтоб скромные губернские урядники хоть голос посмели повысить на церковное лицо? Их же потом с хлебного места попрут не глядя! Оба слуги закона смиренно опустили очи долу, и близко не подходя к разгневанному батюшке…

— Отанафемствую всех без разбору! Епитимьями обложу, а то и вовсе отлучу от окормления церковного! Марш домой, говорю тебе, Стёпка, Гришка, Фома, Иван, Иван, Иван, Андрюха, братья Афонины, Прокл, Фёдор, Никита и Кузьма! Вы ить меня не первый день знаете, шельмы египетские…

— Да что же здесь такое творится?! Я же заплатил по двугривенному, я же… — пытался возмущаться Митрофан Чудасов, но честное трудовое крестьянство, истово крестясь, клало у его ног монетки и безропотно возвращалось в засыпающее село.

Что бы там ни планировалось нашей конкурирующей организацией, с одним стареньким священником не смог справиться никто. Ещё бы, за ним слово Божие! Даже казаки, сходясь на круг, могут глотки драть до посинения, а то и на кулачки пойдут за «правду и вольности». Но если станичный батюшка встанет и уйдёт — всё, круг неправомочен! Собирай всех заново, уговаривай простить дураков, в таких случаях и сам станичный атаман в ножки батюшке поклониться не побрезгует, потому что нет над нами власти выше, чем Господень суд! А пред ним все мы сиры и наги…

Задумался о вечном и как-то подзабыл о делах насущных, а в них промедление тоже было смерти подобно. Тихо, тихо, прячась за деревьями, я обошёл слева по тропиночке всё кладбище, успешно перехватив Моню и Шлёму на лесной опушке в непосредственной близости от воображаемой линии «трёх крестов». Пока народ с факелами и фонарями шумно покидал растревоженный погост, мы присели в кустах, быстро обговаривая общий план действий.

— От этого края идём в лес, держимся на расстоянии двух шагов друг от друга. Боевая задача — найти древний дуб с большим дуплом, скорее всего искомый нами клад находится именно там.

— Ох и шебутной ты, хорунжий, — привычно заворчал Шлёма. — Вот тока по деревьям мы те на ночь глядя не лазили. Тут дубов-то, поди, немерено, по всем шмонать — так вороны спросонья заклюют!

— Поймай одну, ощипли да съешь, другие небось уж не тронут, — со знанием дела посоветовал Моня, и я его поддержал:

— Старых дубов всегда немного, да и уходить далеко нам без надобности. Положим, лес за несколько лет разросся, поэтому пойдём не с самой опушки. Вот примерно отсюда. Помните, что на карте было изображено три креста в рядочек? Думаю, это значит девять саженей в глубь леса, по три на каждую символическую «могилу». Французы шли зимой, на кладбище земля промёрзлая, много не нароешь, а на окраине леса в каком-нибудь дупле вполне можно что-то спрятать. В конце концов, возможностей у них было немного…

— Это тебе Вдовец напел?

— Да, а что? Найдём клад, и я вам…

— Того толстячка подгонишь, которого Павлушечке обещал? — язвительно подковырнул Шлёма, и Моня, не удержавшись, дал ему подзатыльник:

— Плюнь на него, Иловайский, я подержу, чтоб не рыпался! А Митрофана этого мы видели: пухлый да рыхлый, на нас всех хватит.

— Вы не зарывайтесь так уж, — тихо воздохнул я. — Чёрт с вами, запишусь на денёк в фуражиры для мясной лавки, но, кроме Чудасова, я вам никого не обещал. А теперь за дело!

Мы хлопнулись кончиками пальцев и двинулись вперёд. Благо луна и звёзды в редком лесу давали достаточно света и блуждать на ощупь не пришлось.

Первый «чёс» не дал ничего, попадались только ели да сосны, и в них ни одного приличного дупла. Кроме разве что маленького беличьего, но туда и кулак не просунешь, не то что французский клад. Во второй раз уже были и дубы, аж три штуки, но ни одного с дуплом. Печально, согласен, но отрицательный результат тоже результат, как ни крути.

На третий нам повезло, Моня вышел на поляну к здоровущему дубу шириной в пять моих обхватов, и на высоте человеческого роста или чуть выше чернело большое дупло, заросшее паутиной с застрявшими в ней сухими листьями. У меня ёкнуло сердце. Если мне действительно дарован хоть какой-то талант характерника, то вот сейчас он буквально вопиял о себе в полную мощь! Причём очень странно, в двух местах одновременно, в груди и в левой пятке. К чему бы это, а?