Е. Квашнина - Новая русская сказка

— Н-ну… — судя по ее взгляду… очень много.

Встряхнув головой, я скинул остатки приворотного тумана.

— Но, Иван…

— Катись колбаской по Малой Спасской! — рассердился я на "предательницу". — К своему… Полю… или Огюсту… я уже запутался в твоих любовниках! Короче, проваливай, и не смей ко мне приближаться! У меня невеста есть, между прочим. Из-за тебя я мог напрочь испортить с ней отношения. Так что вали.

— Иван… — жалобно начала француженка, но Поль жестко взял ее за руку и притянул к себе.

— Jeanne… как ты могла так поступить, ну как?! Мне чертовски неловко перед людьми, которые согласились бесплатно довезти нас до Парижа! Ты просто опозорила нас всех!

— Поль, я… — она с мольбой оглянулась на Огюста. — Я не то хотела, честное слово…

— Тихо вы, — успокоил обоих Огюст, вняв Жанниному взгляду. — Поль… остынь. Видишь, девушка не в себе. Сейчас не время. Жанна, ты нехорошо поступила.

— Я знаю, — шмыгнула носом та.

— Очень нехорошо.

— Я знаю… но что же мне делать, что делать, Огюст, милый?

— Для начала извиниться перед столь любезно принявшим нас на свой борт мсье Иваном, а также его спутниками.

— И… извините, — выдавила Жанна, повернувшись к нам и опустив глаза. — Я… я виновата, я… просто хотела…

— Знаем мы, чего ты хотела! — завелся было Поль-Густав, но Огюст сделал ему знак: "Прекрати".

— Excuse moi, mon cher amis, — кое-как промолвила бедная девушка, сгорая от стыда. — Я только хотела понравиться мсье Ивану…

Я уже не слушал ее, а пристально вглядывался в проплывающую под ковролайном местность.

— Господа, — наконец-то решился я сообщить им "радостную" новость. — Мы пролетели Париж.

Ну да, в общем, веселья было много, особенно учитывая, что в топливном баке кончалось топливо, и ковродромов поблизости нигде, кроме Парижа, не было, а мы… именно, пролетели, как фанера, над Парижем. Да-да, с запятыми я ничего не напутал. Команда "Р" опять в пролете.

Поль мигом забыл все обиды и помогал мне кое-как править бреющим и тарахтящим ковролайном, Огюст и Жанна, негромко переговариваясь, пытались удержать шатер, который качало из стороны в сторону; похоже, у этих двоих все складывалось вполне удачно. Волк рылся в моей суме, судорожно пытаясь что-то отыскать, а Премудрая в очередной раз оправдывала свое прозвище, давая всем дельные советы и оказывая посильную помощь. Наконец, удалось приземлиться. О-о, это была отдельная история, которой можно было бы посвятить полнометражный комедийный фильм под названием "Умирающий лебедь идет на посадку с принцем, колдуном и его дочуркой на борту". То есть, это даже трудно себе представить без соответствующих спецэффектов. Но приземлились все-таки в полном составе и даже ковролайн не раздолбали (потрясающе!).

Ну что я могу сказать? Мы мало что не рухнули в парижском пригороде, прямо в расцвеченную осенью рощицу. Там, бесспорно, и воздух был свеж и романтичен (особенно, как я заметил, для Жанны и Огюста), и осенние листья — прекрасны, и ночное небо сияло россыпью звезд… но выбираться надо было. Как всегда, без гениального плана не обошлось, правда, на сей раз его предложил Волчик. Суть плана состояла в том, что нам предлагалось поймать обычный ковер-самолет и упросить (да еще и задарма!) водителя тащить на прицепе целый ковролайн и нас впридачу. Ничего умнее, чем воплотить все это в жизнь, мы не придумали. В результате на пятом пойманном нами ковре мы ехали до Парижа изрядно избитые, потрепанные и злобные. И разоренные вдобавок.

Наконец, мы были на месте — у ковродрома. Французы горячо прощались с нами; Огюст пожал мне руку, Поль похлопал по плечу, а Жанна… нет, не угадали. Она сказала: "Прощай. Удачи тебе" — и чмокнула меня в щеку. Вдруг, уже перед самым расставанием, Огюст повернулся к Жанне.

— Janette, ma cheri… я давно хотел тебе сказать, но… не решался. У тебя как-то складывались… ну, отношения с Полем, но теперь… я, наконец, говорю: выходи за меня замуж!

— Огюст, милый! — и девушка повисла у него на шее. — Я все эти пять лет ждала, когда ты это скажешь! И с Полем я стала встречаться, чтобы ты ревновал! Огюст, дорогой, конечно же, я согласна!

— О, Боже, — вырвалось у меня. Как же меня достали эти французы со своими сердечными делами! За-дол-ба-ли. Еще чуть-чуть — и голова лопнет.

— Mon ami, — Поль-Густав подошел к Василисе, взял ее за руки. — Прости меня. Я… не понимал. Но теперь я все вижу. Ты мне нравишься, но я не хочу делать тебе больно. Поэтому прощай, cher ami. Пусть твой путь будет легок, а твое сердце — всегда наполнено теплотой и любовью. Прощай.

Топливный бак, наконец, был заполнен до отказа; ковролайн медленно начал взмывать в воздух. Ветер трепал наши волосы; немного огорченно мы махали французам; я видел, как Жанна внизу утирает слезы.

И все-таки, что Поль имел в виду?..

Следующую остановку запланировали в Лондоне. Конечно, в этот раз летели уже одни. Никаких англичан, совершавших перелет из Франции до дома, на нашу тарахтелку не подсаживалось; я позволил себе немного отдохнуть. Правда, единственным результатом получасового отдыха послужило Васино: "Лентяй!" Но я только ухмыльнулся в ответ: я, в общем-то, этого и не скрываю. Лентяй, да еще тот.

Впрочем, сутки, составившие перелет до Англии, стали для меня, в основном, "трудовыми буднями": я после небольшой передышки весь день носился по ковру как заведенный: то штопал, то готовил, то правил курс, то ковер латал. Волк глядел на меня, как приближенный королю герцог на обедневшего дворянина — с легким оттенком удивления, разочарования и насмешки, Вася — как психиатр на пациента, подающего надежды. Сам не знаю, какой комар меня укусил. Трудоголичный, наверное. Вот есть малярийные — они малярию разносят. А этот разносит трудоголизм. Новый вид комаров-мутантов. Василек в эту версию, конечно, не поверила. И правильно. На такой высоте комары не попадаются.

Море, проплывающее внизу, мы особо не разглядывали. Во-первых, было неинтересно, а во-вторых — неудобно. Для этого надо было подползти к краю, перегнуться и не зажмуриться: ветер бил в лицо.

Вечером мы с Василисой сидели на краю ковролайна, болтая ногами, и грызли орешки. Без пива. Я бы, конечно, не отказался, но где его взять-то на высоте 1250 м над морем? Так что обходились без пива, чайком из термоса. Волк спал. Днем у него обнаружилась небольшая температура, и теперь он спокойно болел; а болеющим полагается дрыхнуть без задних ног и набираться сил. Мы же любовались на закат. Захватывающее зрелище: словно художник опрокинул на полотно всю палитру, да так удачно, что рыжие, золотистые, розовые тона оказались по большей части сверху, а синие, зеленые, коричневые, серые — внизу. И все это еще и с большой высоты. Смотрелось потрясающе, и мы ощущали себя властелинами вселенной — всемогущими, всезнающими, перед которыми мир раскинулся, как на ладони. Я тихонько радовался про себя тому, что на ковролайн не пришлось разоряться. Вася молчала и улыбалась.