Лякмунт - Смерть - понятие относительное

— Ты почему улыбаешься? — поинтересовался я.

— Мне нравятся увлеченные люди, — объяснила Хия. — Ты с таким вдохновением говорил про хамон, будто бы речь шла о твоей прекрасной возлюбленной, — и снова улыбнулась. Я понял, что девушка вовсе не насмехается надо мной; ей действительно понравилось, как я рассказывал об испанской ветчине. Мы с удовольствием выпили еще по бокалу красного, и я спросил у Хии:

— А ты сама увлеченный человек?

— Безусловно, — подтвердила моя ниндзя, — увлеченный и увлекающийся.

Мне показалось, что на последнем слове она сделала некоторый акцент, и я подумал, что наша поездка может оказаться куда приятнее, чем я мог предположить. Мы допили вино, Хия начала прибираться на кухне, а я принялся готовиться к выполнению секвенции эха.

Я сел на стул, стоящий в центре треугольника из пирамидок. Второй треугольник, в котором должна появиться моя копия, располагался на полу комнаты возле окна. Обе фигуры были обращены друг к другу вершинами. Между вершинами стояла Хия, держа в руке белую пирамидку, золотую монету и зажигалку. По моему знаку девушка поставила пирамидку на пол между вершинами, рядом положила монету и зажгла огонь. Я ощутил грэйс: в голове зазвучал мощный музыкальный аккорд, который я пока не мог разложить на составляющие. К нему тут же присоединилась волна сложнейшего аромата. Цветочные тона в нем сочетались с запахами, которым я не мог подобрать определения. Возможно, как-то похоже пахнет сандаловое дерево, подумал я, откидываясь на спинку стула. Я увидел, как Хия поднесла горящую зажигалку к монете, и та тут же начала гореть белым искрящимся пламенем. Я прикрыл глаза и сосредоточился на внутренних ощущениях. Звуки и ароматы усилились, мне показалось, что я сам стал источником этого протяженного аккорда. Потом произошел ароматический взрыв. Благоухающий аккорд распался на составляющие ноты. Я узнал хорошо мне знакомые тона цветных пирамидок, отдельно ощутил ноту белой пирамидки — прежде я ее никогда не слышал. Пронзительно звенела нота горящего золота. У нее оказался будоражащий запах свежего травяного сока. Еще мгновение, и я стал постигать тайны составляющих секвенции. Цветные пирамидки меня совсем не интересовали — про них я давно всё знал. А вот белая меня удивила. Во-первых, она изготавливалась совершенно удивительным образом, а главное — новую белую пирамидку можно использовать только двести семь раз. После этого она становилась обычным белым тетраэдром. Что же касалось конкретной пирамидки, принявшей участие в этой секвенции, у нее оставалось всего два «заряда». Золото оказалось тоже непростым. Далеко не всякая золотая монета годилась для этой секвенции. В треугольнике у окна, словно из воздуха, возникла обнаженная худощавая фигура, стоящая спиной ко мне на полусогнутых ногах в странной неустойчивой позе. Человек резко взмахнул руками, пытаясь сохранить равновесие, но это не помогло: он упал назад, дважды сильно приложившись о пол — сначала кобчиком, потом — затылком. Пол у меня под ногами дрогнул — удары были неслабенькими, особенно, первый. Человек быстро перевернулся на живот, приподнял на руках переднюю часть тела и заорал на меня:

— Идиот! Тебе обязательно было облокачиваться на спинку стула?

— Какая, право, у меня неинтеллигентная рожа, когда я ору, — осуждающе произнес я, поднимаясь со стула. Потом подошел к дублю и протянул ему руку:

— Поднимайся, бледная копия безупречного оригинала!

— Сам встану, — буркнул мой двойник. — Он легко поднялся и озабоченно потрогал затылок:

— Шишка будет.

— Не расстраивайся, это ненадолго, — успокоил я его. — Часа через четыре ты вернешься к создателю.

— Это ты, что ли, создатель? — хмыкнул двойник.

— Неужели у меня так по-верблюжьи оттопыривается губа, когда я демонстрирую сарказм? — вслух подумал я.

— Неужели у меня такое туповатое выражение лица, когда я не смотрюсь в зеркало? — поддержал меня дубль.

— Не шевелись, дай полюбоваться на тебя, — потребовал я.

— Трусы дай! Тут, всё-таки дама, — попросил дубль, не двигаясь, однако, с места, чтобы я его мог изучить.

Про Хию я вспомнил только сейчас. Она с интересом смотрела на двойника, причем, как я понял со смущением, особое внимание уделяла той части, которую дубль собирался спрятать под трусами. Мне показалось, что у дубля под нескромным взглядом начинается неуправляемая физиологическая реакция.

— Прикройся, — разрешил я. Дубль в два прыжка приблизился к сумке, и, повернувшись к нам спиной, принялся натягивать трусы.

— Что ты там возишься? — поторопил я его.

— Боже, какой идиот, — раздалось в ответ.

Не удовлетворившись одними трусами, двойник перепоясал чресла полотенцем, гордо прошествовал на кухню и уселся за стол.

— Руки тонковаты, — следуя за двойником, отметил я, — нужно по утрам гантелями заниматься. И осанка так себе, — мысленно осудил я дубля и расправил плечи. Двойник сидел за столом и благожелательно смотрел на меня, явно чего-то ожидая.

— Ты не голоден? — по-моему, мой вопрос прозвучал вполне учтиво, поэтому грубый ответ дубля меня слегка покоробил:

— Траутман, я уже два раза успел сообщить, что ты — идиот. Хочешь это услышать еще раз?

— Не умом поразить тщился, а воспитанностью и гостеприимством, — парировал я, не сразу сообразив, что не так давно дубль, будучи мной, отдал должное осетрине, хамону и фруктам и, вдобавок, выдул не меньше бутылки вина. Однако в собственной недогадливости признаваться не хотелось, поэтому я вытащил из холодильника еще одну бутылку и, со словами о том, что бокальчик доброго вина еще никому не мешал, поставил его на стол.

— Траутман, а как ты думаешь, часа через четыре, когда я исчезну, выпитое вино исчезнет вместе со мной? — иронически поинтересовался Траутман-2.

— Неужели я так же отвратительно высокомерен, ощущая свое незначительное превосходство над кем-то? — про себя расстроился я, а вслух сказал:

— Аннигилировать в ванне будешь. Сейчас я поставлю будильник на телефоне, и по его звонку ты поскачешь в ванную комнату. Устраивает?

— Мудро, — одобрил дубль. — Ты прав, я должен успеть потешить свою плоть за короткое пребывание в этом мире.

Я достал третий бокал, и налил всем вина.

— Шабли, — изучив этикетку, одобрил дубль. — Всё-таки, из белых сортов, Шардоне самый правильный виноград, как ты считаешь?

— А ты сам-то что думаешь, как я считаю? — ухмыльнулся я, поочередно чокаясь с Хией и двойником.

Траутман-2 сделал большой глоток, прикрыл от наслаждения глаза, потом уставился на меня и объявил:

— Ты, Траутман, улыбайся почаще. Когда улыбаешься, симпатичный мужик! Правильно я говорю? — обратился он к Хие, панибратски приобняв ее за талию. К моему возмущению, девушка не отстранилась от него, а наоборот — положила нахалу голову на плечо и подтвердила: