Ольга Лукас - Тринадцатая редакция. Модель событий

— Думаю, если поискать, можно найти и такие вещества.

— Нельзя. Всё, что доступно современному человеку, действует на мозг. А я хочу держать себя в руках, контролировать ситуацию и осознавать, что всё это мне кажется, — вот только тогда я смогу наслаждаться лёгким изменением сознания. Поэтому я довольствуюсь искусством — картины рассматриваю, музыку слушаю. Даже в лучший на свете лаунж невозможно уйти насовсем... Эй, Шурик, что с вами?

— Зуб, — мрачно ответил мунг, прижимая ладонь к щеке и надеясь таким образом удержать боль, не дать ей вырваться на волю.

— Ага, вот и отгадка. Вы не хотите обедать, потому что у вас болит зуб. И не хотите идти к зубному, потому что это страшно. Кстати, не кажется ли вам нелепым то, что мы до сих пор ещё не перешли на «ты»? Или же мы, напротив, совершенно зря называем друг друга этими нелепыми уменьшительными «Шурик» и «Алик»? Может быть, пора на имяотчество переходить? Уважаемый Александр Сергеевич. Да, я ещё и Александр Сергеевич у нас, одно к одному.

— Давай на «ты», — страдальчески кивнул Шурик. — Ой-ой-ой, что же мне делать?

— Не откладывая пойти к зубному.

— Да я не об этом. Хотя и об этом. Но вообще нет, не об этом.

Было почти невозможно одновременно думать и терпеть боль. Бедный Лёва, как он только умудряется прикреплять к носителям датчик? Неудивительно, что он вечно злой! Хотя ухо — это не зуб.

— Так в чём проблема-то? — мягко спросил Алик.

— Лучше бы ухо! — брякнул Шурик.

— Может, тебе покурить, чтобы полегчало? — предложил его собеседник, доставая из кармана сигареты. — Хотя ты, конечно, не куришь.

— Конечно, — ответил Шурик. Зуб его на какое-то время затих. Видимо, организм всё-таки решил одуматься. А то что же это получается: хозяин не курит, бережёт здоровье — и что получает взамен? А ну как он сейчас озвереет от боли и пустится во все тяжкие?

— Я почему-то так и думал, — кивнул Алик, легонечко подбрасывая на ладони полупустую пачку, как бы не решив, что следует сделать дальше: убрать её обратно в карман или достать сигарету. — Но раньше курил?

— Ну да, в школе. В школе все курили, и я тоже. Мне брат сказал: так, Саня, ты у нас умный больно — это плохо. За это будут бить. Но если ты будешь покуривать, то всё может и обойдётся. И точно, обошлось.

— Я в школе не курил. Меня не трогали. Сначала — потому что знаменитость. Потом — потому что не замечали. А бросил ты сразу после школы, да?

— Нет. Когда на первой работе оказался. Там мне сказали сразу: курильщикам платим меньше. Такая вот была неофициальная политика.

— А я вот начал курить, потому что мне это вкусно. Сам по себе. Когда стал взрослым. Почему-то почти все, кто закурил ещё в школе, чтобы что-то доказать одноклассникам, бросают курить, как только приходят на первую в своей жизни серьёзную работу. Чтобы, опять-таки, доказать что-то, на этот раз — начальству. Меня это поражает: почему курение, именно курение является для многих людей доказательством каких-то вещей, не имеющих к нему никакого отношения?

— Да не только курение. Люди вообще очень многое делают для того, чтобы доказать. Что-то и кому-то. Иногда — себе. В этом нет ничего плохого: не можешь убедить словом — убеди делом. Ой, проклятие, он опять заболел. Может, правда покурить? А потом ещё выпить? И тогда будет лучше? Только я забыл, как прикуривать, как затягиваться — у меня, наверное, сейчас голова закружится, как в первый раз, когда я решил продемонстрировать всем свою крутизну.

— Да уж, придётся учиться заново. Если владеешь каким-то мастерством, то надо постоянно тренироваться. Ведь атомы, из которых состоит твоё тело, всё время меняются. Старые уходят, новые приходят. Если ты, например, не занимаешься скрипкой около месяца, а потом снова за неё берёшься — новые, необученные атомы могут и налажать.

— А куда деваются обученные? Умирают, что ли?

— Переходят к другим людям. Если сегодня ты понимаешь в скрипичной игре больше, чем вчера, значит, к тебе пришли чьи-то обученные атомы.

— А как бы сделать так, чтобы атомы, болящие в моём зубе, ушли куда-нибудь подальше? Они хорошо обучены жевать, но я готов расстаться с ними без сожаления.

— А зачем долго ждать? Можно прогуляться до зубного. Что ты так смотришь? Не понравится — пойдём обратно. Мне, честно говоря, холодно просто так гулять, а от обеда ты отказался. Ну пошли, что ли. Отведу тебя к проверенному человеку — самому лучшему в мире зубному. Ты, может быть, не в курсе, но современная медицина сделала большой скачок вперёд. Сто лет назад кровавая пена на губах означала, что ты уже, всего вероятнее, не жилец. Теперь же — что тебе просто следует поменять зубную щётку.

Шурик сам не заметил, как поддался на уговоры носителя. Только что они стояли на месте, и вдруг уже идут, и Алик договаривается по телефону с медсестрой или ассистенткой «лучшего в мире зубного», называет её «тётей Катей», потом убирает трубку в карман, указывает рукой на стоящий возле остановки троллейбус, и два Александра бегут к нему, а затем успешно финишируют на задней площадке.

В троллейбусе Алик в буквальном смысле заговаривал Шурику зубы:

— Сейчас добрый доктор вырвет зуб, и зуб больше не будет болеть, зубу будет хорошо, он будет лежать в коробочке и не болеть, и ты не будешь болеть, а завтра наркоз отойдёт, и ты снова сможешь есть пирожные и торты, хотя я бы порекомендовал этого не делать, но ты меня не послушаешься, и всё равно будешь их есть, и у тебя заболит другой зуб, но это ерунда, мы снова пойдём к стоматологу, он вырвет тебе и этот зуб, и так будет продолжаться, пока зубы у тебя не кончатся, и тогда тебе вставят имплантанты, а они не болят...

Под эту нескончаемую колыбельную они дошли до стоматологической клиники, и тут Шурик решительно остановился и скомандовал:

— Стоп. Пошли обратно.

— Это ещё что такое? — нахмурился Алик.

— У меня больше не болит зуб. Ты мне его заговорил. Ты есть великий шаман, моя перед твоя трепещет и преклоняется.

— Не говори ерунды, — строго сказал великий шаман, — это он заснул, забылся тревожным сном. А как проснётся — так будет болеть, что своих не узнаешь. Пойдём быстро, без разговоров!

— Конечно, тебе легко говорить. А ведь это мой зуб, — почти захныкал Шурик.

— Думаешь, я зубов никогда не лечил?

— Не думаю. Слушай, а ведь ты — совсем как этот зуб.

— Спасибо большое. Вот с этого момента мы больше не друзья. Я провожаю тебя до кабинета, и там мы расстаёмся. И я перестаю причинять тебе боль, тяжкую боль.

— Да нет, не для меня. Просто вот ты живёшь с родителями, и всем вам больно. От того, что вы вместе. Тебя надо удалить, положить в коробочку, где тебе будет хорошо. А рана в сердцах родителей постепенно затянется, и им тоже будет лучше.