Ольга Лукас - Тринадцатая редакция. Модель событий

— Я думаю так: если он любит, то сам всё поймёт. А если не поймёт — значит не слишком любит.

— Как вы ещё не вымерли? — воздела вилку к потолку Анна-Лиза. — Целый город окоченевших сердец! Человека надо любить, когда он рядом. Смотри и люби.

— Если бы можно было смотреть — но украдкой. Подглядывать из-за угла. Или поставить камеру слежения. Но он ведь тоже смотрит на меня. Надо быть на высоте, чтобы не разочаровать его. Лучше любить человека, когда он далеко. Проще. Безболезненнее.

— Можно ещё глаза ему выколоть, — посоветовала Анна-Лиза. — Но это болезненно.

На какое-то мгновение ей показалось, что всё это время — примерно с момента знакомства с Йораном, а может быть, чуть позже — её собственные глаза были завязаны плотной тёмной тканью. Прежде она встречала носителей, и до, и после подписания договора твердивших одну только фразу: «Я недостоин, недостоин, недостоин такого счастья!» Анна-Лиза полагала, что это — всего лишь разновидность шока от исполнения желания. Оказывается, некоторые люди используют эту фразу в качестве ежеутренней и ежевечерней молитвы и, едва счастье замаячит на горизонте, пускаются в бега или позволяют самому счастью уехать далеко-далеко.

— Эх, если бы я могла съездить и навестить его! — вздохнула Маша.

— Если бы я могла навестить его и съездить, — сжала кулаки Анна-Лиза.

«Кстати, а что мне мешает разделать Йорана под орехом?» — неожиданно подумала она.

Маша выпала из разговора и, кажется, всерьёз обдумывала перспективу ослепления Константина Петровича. Это могло решить многие проблемы! Собеседница не стала ей мешать: она в момент разделалась с остатками яичницы, молниеносно оплатила счёт и покинула заведение, даже не удостоив внимания прекрасный экземпляр носителя, попавшийся ей на пути.

Лёва топтался посреди приёмной и выкрикивал в пространство грубые слова и целые выражения. Неоригинально, неизобретательно и даже совсем не смешно.

— Ну что ты опять ругаешься? Самому ещё не надоело? — спросила Наташа.

— Надоело, — сжал кулаки Лёва, — всё это вообще уже мне дико надоело и даже осто... чертело!

— Что-то не похоже. По-моему, тебе просто нравится злиться. Ну-ка попробуй найти пять положительных моментов в сложившейся ситуации?

— Пять? — свирепо переспросил Лёва. — Да запросто. Первое. Авторша этой бездарной книжонки, которую всё равно никто не купит, как я ни бейся, когда-нибудь умрёт. Второе. Её муж, вложивший в продвижение этой мерзоты кучу бабла, когда-нибудь умрёт. Третье. Мой драгоценный московский босс, экзаменующий меня на знание этого говноромана почище, чем профессор Степанов — на знание «Братьев Карамазовых», когда-нибудь умрёт. Четвёртое. Я когда-нибудь умру и тогда-то уж отдохну. Ну и пятое. Виталик тоже когда-нибудь умрёт.

— Виталик? А его-то за что? — поразилась Наташа.

— А за то! За то, что он не вовремя решил апгрэйдить мне компьютер, добрая душа! А я теперь после этого апгрэйда найти ничего не могу!

— Так я тебе ещё пятерых троянов прибил, — высунулся из кухни Виталик. — Это ты их найти не можешь? Понятно теперь, кто в локалку вирусняк запускает.

— Я тебя самого сейчас в локалку запущу! — до хруста сжал кулаки Лёва. — Ты куда смету с рабочего стола дел?

— Положил в папку «Сметы».

— У меня нет такой папки!!!

— Теперь есть. — Виталик одарил его великолепной улыбкой Брюса Уиллиса, в очередной раз спасшего человечество.

— Ну, блин, если нет! — только и смог произнести Лёва — и пулей вылетел в коридор. Убедившись в том, что в приёмной воцарился мир и покой, из кухни выбрались Гумир, Константин Петрович и Шурик.

Гумир, каждый день изобретавший новое блюдо из того скудного набора продуктов, на который у него хватало денег, на этот раз решил побаловать себя высушенным в микроволновой печи чёрным хлебом с соусом «бесхозные майонез плюс кетчуп, оставшиеся с прошлой недели в холодильнике».

— Хлебом сухим пробавляешься? — обеспокоенно спросила Наташа. — Хочешь яблоко?

— Микроволновка не сушит хлеб, — уточнил Гумир, — она его старит. За минуту он ссыхается так, как засох бы за целый день, держи я его на открытом воздухе. Микроволновка — это своего рода машина времени. Если подкрутить в ней кое-что и добавить шкалу отрицательных величин, чтобы поворачивать рубильник в противоположную сторону, то можно будет омолаживать, то есть восстанавливать, испорченные продукты.

— Продукты не восстанавливать надо, а не портить! — не удержался Константин Петрович.

— Не ко мне предложение, — пожал плечами Гумир. — Продукты, на которые мне хватает денег, не успевают испортиться. Я их сразу съедаю.

— Слушай, ты ему сколько на день выдаёшь? — удивлённо спросил Шурик.

— Кто же виноват, что он смолит как паровоз? Я не собираюсь оплачивать вредные привычки из бюджета организации! — взвился Цианид. — На сигареты как раз и уходят деньги, на которые вполне можно нормально, без излишнего транжирства, питаться.

— Так сколько? — повторил Шурик. — Просто интересно. Давай мы все будем скидываться, если ты такой принципиальный.

— А давайте его лучше в микроволновку засунем и искусственно состарим? — предложил Виталик. — Хотя он и так от жадности постареет раньше времени.

— Ладно. Увеличу сумму, — буркнул Константин Петрович, присел на диван и с деланым интересом уставился в позавчерашние «Ведомости».

Стало очень тихо и тепло, как будто кто-то затопил в приёмной камин. Слышно было даже, как дрова потрескивают — впрочем, возможно, это скрипели в коридоре половицы.

— Знаете, мне в такие моменты кажется, что мы с вами находимся в сказке! — воскликнула Наташа.

— Что же в этом плохого? — немедленно оторвался от газеты Константин Петрович.

— Это как раз хорошо.

— Тогда нечего обсуждать. Разговаривать стоит о плохих, неправильных вещах — чтобы вместе найти способ их исправить. А о хорошем лучше помолчать — его так мало, что от разговоров оно делается ещё меньше.

— Но мы же в сказке, — напомнил Шурик, — а значит, от наших разговоров хорошее будет делаться всё больше и больше. И тогда плохому просто не останется места.

Константин Петрович скептически взглянул в его сторону, но от комментария воздержался.

— В детстве я даже не мечтала попасть в сказку, — призналась Наташа. — У меня имя какое-то не сказочное. Сказочных девочек должны звать Алиса, Марианна или хотя бы Луиза. Но не Наташа, не Катя и не Света, как меня и моих подруг. Наташа — это самые что ни на есть суровые будни. Мне кажется, что Золушку тоже звали Наташей.

— Золушку звали Синдереллой. А потом — вашим высочеством, — напомнил Виталик.

— А ведь я на самом деле всего лишь ищу свою половину. Ищу, сколько себя помню, — немного помолчав, продолжала Наташа. — Иногда вижу в метро какого-нибудь неприступного красавца, который — раз — и садится прямо напротив меня, хотя вокруг довольно много свободных мест. Я долго собираюсь с силами, чтобы посмотреть ему в глаза и прочитать в них всё, что он хотел бы мне сказать. Наконец смотрю — а он, оказывается, спит или притворяется спящим: глаза у него закрыты, и в них ничего прочитать невозможно.