Андрей Синицын - Новые мифы мегаполиса (Антология)

— Да. Давайте возьмемся за руки.

Мы образовали неровный круг, по правую руку от меня встала Лара, по левую — женщина средних лет в косынке, баба Глаша представила ее как Лизавету.

— Сейчас я буду говорить текст, а вы, пожалуйста, повторяйте его за мной, хотите — вслух, хотите — про себя. Лучше, наверное, вслух. Сейчас…

Я на секунду отпустил Ларину руку, чтобы заглянуть в шпаргалку. Слова, повторенные сотню раз за ночь, куда-то улетучились из памяти.

— Здравствуйте, — шепнула на ухо Лара, и я с благодарностью пожал ее руку.

— Здравствуйте. Ну, повторяйте же.

— Здра-а-авствуйте…

Ответ вышел нестройным, как у младшеклассников после летних каникул.

— Если вы меня сейчас слышите, значит, вы один из нас, — продолжил я. — Я называю нас операторами односторонней связи. Кто-то, возможно, по-другому.

— Божьи уши, — сказала Лизавета.

— Что?

— Мы слышим слова, адресованные Ему, значит, мы — Божьи уши.

— Хорошо. Давайте не отвлекаться. На чем я остановился?

— Начни с начала, — подсказала баба Глаша.

— Здравствуйте, — сказал я.

— Здравствуйте!!! — ответило девять голосов, на этот раз более слаженно.

Кажется, они начали понимать, зачем их подняли в такую рань и увезли в такую даль.

— Если вы меня сейчас слышите, значит, вы один из нас.

Эту фразу повторили дважды: сначала мои спутники, а следом за ними — эхо, отразившееся от стен музея.

К моменту окончания речи я испытывал одновременно полный упадок сил и мощный эмоциональный подъем. Что бы ни вышло из нашей затеи, мы хотя бы попытались. Оставалось только ждать.

Правда, ждать было труднее всего.

Мы стояли, глазели по сторонам, пытались о чем-то разговаривать, но минут через десять снова без чьей-либо команды собрались в круг.

— Давайте-ка еще разок, — сказала баба Глаша, и мы взялись за руки.

— Я сотни раз пропускал через себя чужую боль и страх…

— Мы сотни раз пропускали через себя чужую боль и страх…

— Позвольте мне хоть раз поделиться моими собственными…

— Позвольте нам…

Во второй раз у нас получилось лучше. Я чувствовал: мои спутники не просто повторяют мои слова, но прогоняют их через сердце, через собственный жизненный опыт, через годы вынужденного одиночества. Все-таки между нами очень много общего. Куда больше, чем между обычными людьми.

— И если ты устал от этой жизни так же, как я, — приходи. Я жду тебя прямо сейчас. В парке Победы. На Поклонной горе. Возле стелы.

— Мы ждем тебя…

Есть такой способ избавления от икоты: нужно сделать полный выдох. Потом еще один. И еще. Вдыхать между выдохами нельзя. Вот таким я себя и чувствовал — полностью выдохшимся — после нашего группового сеанса обратной связи. Я выпустил наружу все, что очень долго копилось внутри, и теперь мог только сидеть на каменной ступеньке и смотреть на выход из метро.

Иногда оттуда появлялись люди, но, к сожалению, по большей части с роликами или скейтами. Потом одна пара, пожилой мужчина и девушка лет двадцати, по всей видимости, внучка, направились прямо к нам — только для того, чтобы возложить букет к ногам богини победы.

Лара стояла рядом, она обнимала меня за плечи и говорила:

— Дай им время. Им же нужно сюда добраться.

А я думал, что все бессмысленно. Что я только зря взбаламутил столько народу. И как мне теперь смотреть им в глаза?

Божьи уши? К этим бы ушам — хоть капельку Его могущества.

Часовая стрелка перевалила за десять.

— Может, попробуем еще раз? — предложила Лара, и я, опершись на ее руку, попытался подняться с каменной ступеньки.

В этот момент меня окликнули сзади.

— Простите, это вы? Это вы меня звали?

Я обернулся и увидел женщину неопределенного возраста с лицом вечной учительницы и очень выразительными глазами. Ее глаза говорили больше, чем слова.

— Я не сразу решилась, но потом подумала: раз вы зовете, надо ехать. Я приехала бы быстрее, но автобуса долго не было.

Вот так. Я ждал ее из метро, а она приехала на автобусе.

— Здравствуйте, — только и смог сказать я.

Она улыбнулась.

— Мы уже здоровались.

— Эй! — позвал я и замахал руками, как ветряная мельница. — Эй! Смотрите, кто пришел!

Вторым явился депутат. Он был в черном костюме-тройке, с трехцветным значком на лацкане. Только когда он подошел вплотную и протянул руку для пожатия, я заметил, что рукав пиджака в одном месте протерт насквозь, а на значке вместо «Депутат чего-то там» написано «Коми-Пермяцкий округ».

— Степан Геннадьевич, — представился «депутат». — А это… — он скосил глаза на значок, — я для милиции ношу. Если близко не подходить, то они и не трогают.

— Очень, — растерянно пробормотал я. — Очень приятно.

Когда нас набралось пятнадцать, мы снова взялись за руки и повторили наш призыв. Теперь — с воодушевлением. Точно зная, что все не зря.

Она пришла где-то в третьем десятке, ближе к концу. Я уже не считал, только улыбался, как идиот. Не думал, что придет так много.

— Смотри, Она, — сказала Лара, и я кивнул, чувствуя, как с души падает тяжкий груз.

Баба Глаша за спиной ахнула:

— Малолетка!

Белый пуховик, косички и очки. За очками — слезы. Да каждый второй, приходя к нам, плакал.

Вместо «Здравствуйте» сказала:

— Простите меня. Я не знала, что делаю вам больно. — И неожиданно уткнулась лицом в мое плечо.

— Ничего. — Я осторожно погладил ее косички. — Теперь все будет хорошо.

— Я думала, я одна такая.

— Ну что ты. Нас много. Видишь, как нас много? Теперь мы тебя не потеряем.

— Правда?

— Правда, правда. Мы нашли бы тебя раньше, если бы знали о тебе хоть что-нибудь. Кто ты — Таня, Лена?

— Аня. Меня зовут Аня. — Она посмотрела на меня поверх очков. — А вас как зовут?

Я открыл было рот, чтобы ответить, но в этот момент Лара дернула меня за рукав и очень тихо сказала:

— Извините, что прерываю. Кажется, у меня начинаются схватки.

— О ч-черт! — простонал я. — То есть… Хорошо, что мы не отпустили маршрутку. Постой, постой! Я хотел сказать… — Я поднял глаза к прозрачному октябрьскому небу. — Эта осень никогда не кончится!

Туманная осень, когда появился на свет будущий гений финансового рынка Ромка Берёзкин, выдалась еще и на редкость холодной, а в сентябре отмечались первые заморозки даже в относительно южном Волгограде, куда на седьмом месяце трудной беременности приехала из своего северного Усть-Кута мать Ромки — Светлана Берёзкина. Знала бы Светлана, что на поддержку волгоградской родни ей рассчитывать не имеет смысла, может, и не трогалась бы с места. Впрочем, Светлана тогда многого не знала. И что рожать ей придется в холодной палате ничем не примечательного роддома номер два на улице Совнархозной, и что имя ее навсегда останется в новейшей истории, поскольку не многим женщинам выпадает честь стоять у колыбели одного из самых крупных капиталов новой России. Она и сына-то своего, Ромку, толком узнать не успела. Судя по официальной биографии магната, Светлана Берёзкина умерла спустя всего полгода после возвращения с новорожденным сыном в Усть-Кут, где папа его, Аркадий, трудился в то время по линии снабжения в местном отделении железной дороги.