Питер Дэвид - Сэр Невпопад из Ниоткуда

Я и слова не успел вымолвить в свое оправдание, как Тэсит, шагнув вперед, с поклоном произнес:

— Позвольте мне это для вас сделать, сэр.

Строкер что-то неразборчиво буркнул ему в ответ, и Тэсит поспешно выскользнул за дверь.

Маделайн, которая тем временем принялась хлопотать надо мной — обмывать мне лицо тряпкой, смоченной в воде с уксусом, и перевязывать раны, — проводила его взглядом и восхищенно вздохнула:

— Что за славный паренек! Тебе здорово повезло, Невпопад, что именно он оказался рядом, когда эти негодяи на тебя напали.

— Знаю, ма.

— Насмехаться над малышом, которому и без того несладко живется! Дети бывают так жестоки, сынок!

— Знаю, ма.

— Но ты… Забудь о них, дружок, как если б их и на свете не было. — Голос Маделайн звучал уверенно и твердо. — Они тебе не ровня. Ты… Ты избранник судьбы, Невпопад. Тебе суждено свершить великие дела. Да, великие!

— Знаю, ма.

На душе у меня было скверно. Я теперь смотрел на Маделайн совсем иначе, чем прежде, я прозрел благодаря мерзкому Скриту, и это повергло меня в тоску и смятение. Из всего сказанного мальчишками, даже из уклончивых ответов Тэсита на мои прямые вопросы следовал неутешительный вывод — моя мать, в отличие от большинства других женщин, с точки зрения окружающих является особой, заслуживающей презрения. Потому как ведет себя недостойно. В течение нескольких ближайших дней я пристально наблюдал за тем, как с ней обходятся те, кто нас окружал, — Строкер, посетители, другие служанки, и то и дело убеждался в справедливости своих умозаключений. Ее все презирали. Меня душила ярость, объектом которой стали, как это ни странно, не те, кто выказывал ей неуважение, а она, дававшая им для этого повод.

Неделей позже я решил претворить те чувства, которые меня обуревали, в действия. Мать залучила к себе очередного клиента, а я, буркнув, что в нашей каморке слишком уж холодно, отправился ночевать в конюшню. Там, в ворохе сена, в компании множества лошадей и в самом деле было намного теплей, чем у нас с Маделайн. Ей это мое желание наверняка показалось странным, но она ничего мне не сказала. Поэтому, когда ее кровать рухнула на пол — не иначе как в кульминационный момент соития, — я находился на безопасном расстоянии. Но, правду сказать, совсем недолго. Вскоре я услыхал сердитый голос Маделайн, звавшей меня:

— Невпопад! Куда это ты запропастился, негодник?!

Прежде она никогда не обращалась ко мне таким тоном: я ни разу не дал ей для этого повода.

— Да здесь я, здесь, ма.

Она подошла к кипе соломы, из которой я нехотя высунул голову, и поднесла к самому моему носу кусок деревяшки, в котором я немедленно узнал одну из ножек ее кровати. На миг мне даже показалось, что она вот-вот стукнет меня этим увесистым бруском. Но Маделайн вместо этого провела пальцем по одному из его торцов и прежним своим спокойным голосом спросила:

— Что это такое?

— Не знаю.

— Это ножка моей кровати, Невпопад.

— Ну, если ты сама знаешь, так чего спрашивать?

— Она оказалась подпилена на три четверти своей толщины. И сломалась, чего и следовало ожидать. Почему, как по-твоему?

Я посмотрел на нее как на умалишенную и покачал головой:

— Она сломалась, потому что была подпилена на три четверти. Ты сама только что это сказала, ма.

— Я хочу знать, кто это сделал. Кто ее подпилил?

— Не знаю.

— А я думаю, знаешь! А я думаю, это ты сделал! — Она несколько раз стукнула бруском по ладони. — Больше-то некому, Невпопад.

Я протестующе помотал головой, и конюшня так и заплясала у меня перед глазами.

Но Маделайн, словно я и не думал отпираться, мягко спросила:

— Почему ты это сделал, дружок?

Я начал было отнекиваться, но стоило мне взглянуть Маделайн в глаза, как слова застряли у меня в горле. Тогда я впервые в жизни ощутил, до чего же нелегко врать собственной матери. Мне только и оставалось, что, понурив голову, буркнуть:

— Захотел — и сделал.

— Вот тебе и на! — усмехнулась Маделайн. — Да что же это на тебя нашло, сынок?

— Просто когда у тебя в кровати бывают мужчины, ты делаешься шлюхой, а я не хочу, чтобы ты была шлюхой, потому что это скверно.

Маделайн медленно опустила брусок на солому. Я, затаив дыхание, ждал, как она отреагирует на мои слова.

Разозлится или расстроится? Но Маделайн против всякого моего ожидания выглядела лишь слегка опечаленной.

— С чего ты взял, дружок, что это скверно?

— Потому что… — Я запнулся. А ведь и правда — почему? Собственных аргументов против ремесла матери у меня не нашлось, и я выпалил первое, что пришло в голову: — Потому что мальчишки так сказали!

— Ясно. А ты всегда веришь тому, что они говорят?

— Они так мне тогда надавали, что пришлось им поверить, — вздохнул я.

Маделайн грустно покачала головой и уселась на солому вплотную ко мне.

— И поэтому ты решил ночевать здесь. — Это был не вопрос, а утверждение. Я кивнул. — Невпопад, рано или поздно ты поймешь, что нельзя смотреть на жизнь чужими глазами, нельзя слепо доверять суждениям других о том, что в этом мире хорошо, а что плохо, что правильно, а что нет. Жить надо своим умом.

— Почему?

— Потому что только так ты сможешь добиться, чего захочешь, сможешь стать господином своей собственной жизни.

— Почему?

— Потому что, — убежденно произнесла она (в который уже раз!), — ты — избранник судьбы!

Вздохнув, я откинулся назад и утонул в мягкой душистой соломе. Мне было ясно, что дальше этого мы нынче не продвинемся. Мать всегда заводила эту песню, когда ей нечего было мне сказать, когда у нее не находилось ответов на мои вопросы. У меня уже просто скулы сводило от этих бесконечных разговоров о судьбе, о моем высоком предназначении.

К чести Маделайн, она в тот раз не стала развивать свою любимую тему. Просто сидела рядом со мной и молча гладила мои рыжие кудри, так, будто хотела удостовериться, что я все еще здесь, с ней. Мысли ее между тем витали где-то далеко. А утром, проснувшись, я обнаружил ее спящей рядом со мной на соломе. Я вгляделся в ее лицо, освещенное солнцем, и почувствовал, что по-прежнему ее люблю. Люблю, хотя у меня и есть все основания ее стыдиться.

Она нынче спала со мной, и я любил ее за это. Я вынул из кармана монетку, которую неделей раньше подобрал на дороге и не знал, на что потратить. Решение пришло ко мне мгновенно. Маделайн спала на спине, и ее раскрытая ладонь покоилась на соломе возле меня. Я вдавил в нее монетку, и пальцы матери машинально сжались в кулак. Она продолжала сладко спать. А я себя почувствовал настоящим потаскуном, из тех, что спят со шлюхами за деньги. И, представьте, оказаться в этой новой для меня роли было совсем неплохо. Да что уж там, даже здорово.