Андрей Белянин - Верните вора!

— Всё в порядке, почтеннейший? — спросила восточная женщина, взяла под мышки немаленького Льва и, легко сняв его с ослика, опустила на землю. — Вы меня не помните? Ай-ай-ай, нехорошо так быстро забывать друзей.

Бывший помощник прокурора за всю свою жизнь никогда не встречал никого подобного этой широкоплечей богатырше с лопатообразными ладонями и добрейшим сердцем. Спутать её с кем-либо было невозможно, забыть нереально, это имя и это рукопожатие впечатывались в память навечно…

— Иридушка-а! — Оболенский радостно и осторожно заключил в объятия самую крупную женщину

Багдада с феминистическим креном по фазе, но верную в дружбе и преданную в любви.

— Какими судьбами к нам в Бухару?

— По работе. — Ирида аль-Дюбина столь же охотно пообнималась с героем нашего повествования и кивком головы за спину Льва пояснила: — Мы с Ахмедом теперь честные торговцы хорезмской обувью, тапками, чувяками. Даже палатку свою поставили, а вон и он сам спешит сюда с Ходжой-эфенди и маленькой Амукой.

— Где? — Багдадский вор обернулся очень вовремя, чтобы в самый последний момент увернуться от деревянного меча маленькой девочки, с размаху пытавшейся врезать ему по ноге.

— Мам, можно я его убью?!

— Нет, о солнышко моё… — Богатырша успела подхватить агрессивное чудо с косичками и в пёстром платьице, прижимая к груди. — Как вам наша милая девочка? Она у мамы просто прелесть, просто персик, так бы и съела — ам!

На этот раз уже Лев едва успел спасти зажмурившееся дитя от нежно клацнувших зубов милой мамочки.

— Бесчестный вор и похититель маленьких женщин, а ну отдай мне моё самое бесценное сокровище. — Подоспевший башмачник Ахмед обрушился на него, как коршун на цыплёнка. — Не бойся, о моя дивная жемчужинка, Амударья, воистину папа не даст этому голубоглазому иблису тебя украсть!

— Не выражайся при ребёнке! — Аль-Дюбина мигом отвесила мужу подзатыльник.

Девочка, посмотрев на маму, ещё добавила своим крепеньким мечом. Ахмед погрозил ей пальцем, за что тут же словил ещё раз…

— Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались, — почти пропел подъехавший на эмире Насреддин и с ходу предложил: — Поистине грех было бы не воспользоваться вашим гостеприимством, идущим из самого сердца, тем более в тот роковой миг, когда нас так старательно ищет стража. Да, да, опять и снова. Поэтому спасите нас от их произвола, друзья мои. Охотно вверяем себя вашим заботам…

— Ради аллаха, плиз! — поймав взгляд домулло, скромненько добавил Оболенский, обходя стонущих стражей.

После таких слов отказать двум прожжённым проходимцам не смог бы уже ни один честный мусульманин. Ахмед кротко вздохнул, понял, что придётся быть мужчиной, и широким жестом пригласил всю компанию к невысокой полосатой палатке с висящей над входом большущей турецкой тапкой без задника, с задранным носом и потёртой до такой степени, словно именно в ней бегал легендарный Маленький Мук. Со времени их последней встречи многое изменилось…

У башмачника и богатырши родилась дочь, а поскольку могучая Ирида была внебрачной дочерью старого багдадского визиря, то дедушка так расчувствовался, что супруги смогли купить место в караване и попробовать серьёзно заняться бизнесом. Судя по добротной одежде и нехудшему месту в торговых рядах, они всё-таки сумели как-то устроиться в жизни.

Соучастников усадили на ковёр, прикрыли лавочку, поставили чай и фрукты, заказали плов и лаваш, а не скованная предрассудками хозяйка достала из сундука с платьями запрещённое шариатом вино.

Именно оно и сыграло роковую роль вербовщика в тот памятный день. Хотя первые тосты были совсем на другую тему…

гордо процитировал Насреддин. — Так пригубим пиалы с этим дивно пахнущим румийским, дабы почтить память великого мыслителя и поэта, чей благородный внук сейчас пьёт с нами! Лёва-джан, добавишь?

Бывший помощник прокурора от тостов никогда не отказывался, но знал в основном только неприличные, для мужских посиделок в саунах. Однако, как смог, выкрутился, так сказать, «родство» обязывало…

— У одного человека был белый «мерседес», а у другого — битый «запорожец». Ехали они, ехали, и бац — авария! Ну, владелец мерса сразу попадает в рай, потому что он по жизни батюшкой работал, а хозяин «запорожца» — в ад, потому что пьяный был и выехал на встречку. Мораль — всё равно нигде нет справедливости! Вздрогнем?

Никто, разумеется, ничего не понял, но аналогию оценили, спорить не стали, и за третьей пиалой вина домулло поведал старым друзьям о своих планах.

— Вы дерзаете не пустить в Бухару великого шейха, просветлённого самим Всевышним? — ахнул бывший башмачник, а теперь глава кооператива, хватаясь за сердце. — Да ещё вопреки решениям тех, кого сам Аллах своей волей поставил над нами?! Я немедленно должен сообщить об этом визирю, о безумцы! Как законопослушный мусульманин…

— …скупщик краденого, а также прямой посредник и сообщник ряда крупных преступлений в Багдаде и Самарканде, — прокурорским тоном напомнил Лев. — Но продолжай, продолжай…

— Во что вы хотите втянуть меня и мою благополучную семью, о бесчестные нарушители священных законов шариата?!

— Уймись, муж мой. — Ирида сунула возмущённому супругу большую горсть урюка в рот и запечатала ладонью, чтоб помолчал. — Он у меня хороший, добрый, вы же знаете. Только сейчас очень нервный из-за дочки, любит её, вот и… Но я сама готова вам помочь. Используйте меня, почтеннейшие!

За прошедшие годы плечи госпожи аль-Дюбины только расширились, прибавка в весе гарантировала могучую пробивную силу удара, поэтому язвить над её последней фразой не рискнули ни Оболенский, ни Насреддин, хотя у обоих чесались языки, по рожам видно…

— Я что-то не так сказала?

— Если вы только помыслили об использовании моей доверчивой и нежно любимой жены не так, как она сама вам это предложила… — гневно очнулся прожевавший урюк Ахмед, и домулло поспешил его успокоить:

— Не дай своей желчи разлиться, ибо гнев разжигает сердце, испепеляет душу, портит нервы и сгущает кровь! Обещаем, что не подвергнем вас опасности.

— Это нечестно! Почему вам, мужчинам, можно подвергаться, а нам…

— Молчи, женщина, — едва ли не хором откликнулись трое мужчин и тут же пожалели об этом.

Выпившая целую (!) пиалу сладкого красного вина, гордая дочь визиря, жена башмачника и общий друг, не стала сдерживать душевные порывы, сгребая всю троицу шовинистов в одну кучу на ковре.