Юлия Фирсанова - Месть богини

— Барт! Рэм!

Двое мужчин средних лет в одинаковых серо-зеленых ливреях с гербами царствующего дома Альвиона, услышав клич, шустро, словно гигантские кузнечики, выскочили из экипажа для слуг и рысью поспешили на зов хозяина, гадая, что ему понадобилось на сей раз. Метров за шесть от него они четко уяснили причину, но все-таки, мужественно дыша ртами и пытаясь не обращать внимания на слезящиеся глаза, осмелились подойти.

— Мне надо переодеться, — заявил Кальм и приложил печатку на пальце к двери кареты.

Послушно щелкнул магический замок. Принц споро забрался внутрь, но не успели слуги последовать за ним, чтобы, героически жертвуя своим обонянием, совершить облачение принца, как тот не менее споро вылетел из кареты, плюхнувшись в грязь. Прикрывая нос платком и отчаянно чихая, Кальм еще умудрялся тыкать пальцем в сторону кареты и негодующе мычать. По уши облитые грязью после «удачного» приземления хозяина камердинеры недоуменно переглядывались. Подобравшиеся поближе, с подветренной стороны, Отис, Алентис и сказители, весьма заинтересованные происходящим, пытались уяснить причины этого спектакля.

— Что, еще один клоп, ваше высочество? — подчеркнуто вежливо осведомился Отис.

Кальм метнул на него злобный взгляд и, прекратив на пару секунд чихать, процедил:

— Кошки!!!

— У его высочества ужасная аллергия на кошачью шерсть. Перед болезнью оказались бессильны даже маги-целители, — задумчиво пояснил советник в ответ на недоуменный взгляд Элии. — Но что животные делают в его багаже?

Отис прочавкал к карете и приоткрыл уже не запертую дверь. На мягком нежно-зеленом паласе, покрывавшем эту передвижную гардеробную, раскинулась ослепительно-рыжая кошка в окружении четырех слепых котят. С видом Мадонны, представляющей людям Спасителя, она благосклонно взирала на посетителей, пришедших выразить восхищение ее потомством. Рядом восседал гордый ярко-апельсиновый папа. При виде людей он выгнул спину и предупреждающе зашипел. В тоне отчетливо слышалась угроза.

— Ой! Да это же Пират и Апельсинка — кошки из гостиницы! — радостно воскликнула Элия. — И котята! Какая прелесть!

— Вышвырните их вон! — голосил Кальм, безудержно чихая. — Вон! Чхи! Уто… чхи!.. пить!!!

Слуги сделали шаг к карете. Пират прижал уши к голове и зашипел сильнее, приготовившись сражаться. Принцесса поспешила вмешаться. Взгляд, полный сладкого обожания, устремился к Кальму, нежный голосок защебетал:

— Ваше высочество, конечно, шутит? Такой благородный рыцарь, как вы, никогда не поступит жестоко с невинными беззащитными животными.

Забыв о хлюпающей в сапогах грязи, вони раздавленного в брюках клопа, насморке и слезящихся глазах, Кальм жадно уставился на девушку, слыша в ее словах, тоне то, что хотел услышать, — обещание. Когда кончик розового язычка Элии легко скользнул по пухлой нижней губке, а рука в волнении прижалась к вырезу платья, принц ощутил такой взрыв желания, что все его тело содрогнулось. Взгляд девушки перешел на проклятых кошек, став таким нежным и ласковым, что Кальм понял: прикончи он сейчас этих тварей — и благосклонности сказительницы ему не видать.

— Ну и забирай их себе, — пробурчал принц. — Только чтоб мне эти тв… звери больше… чхи!.. не попадались. И побыстрее!

— О, ваше высочество, благодарю вас! — в очередной раз восхитилась Элия.

Слуги кликнули пажа, который хоть что-то понимает в кошках, и к ним подбежал тот паренек, который утром чуть не умер от смущения под взглядом Элии. Паж притащил огромное, вполовину его собственного роста, лукошко.

«Похоже, ребята полдворца с собой взяли в поездку», — мысленно усмехнулся Джей и аккуратно поставил сестру на подножку экипажа. Она бережно поместила в новый дом котят и доверчивую Апельсинку. Затем, объяснив Пирату, что место жительства придется сменить, принцесса предложила коту присоединиться к семейству. Внимательно выслушав Повелительницу и согласившись с ней, тот повиновался. Зыркая недоверчивым оком на мальчика, котяра неторопливо, с достоинством переместился в корзину.

Порекомендовав пажу на прощанье не фамильярничать с Пиратом, Элия вручила ему рыжее сокровище. Паренек с благоговением, словно бесценную вазу, принял ношу и медленно двинулся к грузовым каретам. Принцесса вновь перекочевала на руки к брату и еще разок выразила горячую признательность Кальму. После благодарных слов и взглядов богини принцу стало казаться, что он совершил по меньшей мере дюжину подвигов один другого лучше. А уж его мнение о собственных достоинствах зашкалило где-то в районе абсолюта. Кроме того, упорно пробиваясь сквозь терновые заросли желания, появилась зелень наивной уверенности в том, что уж эта женщина оценит его по достоинству.

Резкий голос Отиса напомнил Кальму, что не худо было бы поскорее переодеться и ехать дальше, если все-таки принц еще не изменил своего желания ночевать в Альвионе, а не в этой очаровательной луже с клопами по соседству. Воспользовавшись следующей каретой, принц все-таки смог переодеться в то, что его камердинеры добыли из бывшего гардероба, ставшего кошачьим роддомом.

По-видимому, в карету Апельсинка пробралась этой ночью через чуть приоткрытое для проветривания окно и решила, что гардероб Кальма — идеальное место для новорожденных котят. Конечно, последующие события доказали, что кошкам тоже свойственно ошибаться. Но сейчас, мирно покоясь в корзине юного пажа, которого вместе с животными отправили в грузовую карету, она ничуть об этом не жалела. Особенно когда ей чесали подбородок и скармливали кусок за куском безумно вкусную колбасу. Получил свою долю и суровый Пират.

Когда с переодеванием было покончено, вдоволь нагулявшиеся жертвы клопиного терроризма вновь заняли места в проветрившейся карете. Небо смилостивилось над Отисом, одуревшим от идиотских выходок принцев, и следующие пять застав они миновали без приключений. Время близилось к двум часам пополудни, и желудки путешественников начали отчетливо напоминать о себе. В ответ на жалобы Кальма советник предложил воспользоваться походным баром кареты и перекусить, продолжая путь. Но тут решительно взбунтовался Алентис, надменно заявив, что его персона достойна лучшего.

Разозленный очередной причудой принца, Отис язвительно напомнил, что самую приличную таверну на этом участке дороги они проехали четверть часа назад, а до следующей никак не меньше полутора часов езды. Он же, советник, предлагал воспользоваться другой дорогой, значительно более благоустроенной, но их высочества настояли на путешествии по короткому пути, так что теперь пусть пеняют на себя.

Алентис обиженно засопел, надменно вздернул нос, показывая, что все слова Отиса ему безразличны, и, отдернув штору, выглянул в окно.