Александр - Три глаза и шесть рук

- Главных здесь несколько, - хмыкнул Рабан. – Вон тот, в рясе – Петр Пустынник. Он вышел самым первым, с войском простолюдинов, и первым же потерпел поражение. Но на него можешь не обращать внимания, сейчас он уже ни на что не влияет. Сейчас самый влиятельный жук – герцог Готфрид Бульонский. Вон тот, толстый, который впереди всех едет. Это он и Иерусалим возьмет, и править там потом будет. Вообще-то, в самом начале крестоносцев было полтораста тысяч, но повоевали уже немало, так что три четверти войска потихоньку рассосалось. Зато остались как раз самые крутые и упертые!

- Угу. Понятно. А как ты думаешь, что будет, если я этого Готфрида сейчас убью?

- Ну-у-у… - задумался Рабан. – Точно сказать невозможно, но думаю, они на пару-тройку дней задержатся, переругаются все, потом выберут нового лидера и попрут дальше. Готфрид все-таки не Чингисхан и не Аттила, из-за него они назад не повернут. Сами управятся…

- Но у нас будет пара дней отсрочки… Ладно, все равно ничего лучше я не придумаю. Кокну его, а этим, в деревне, скажу, чтоб драпали куда-нибудь, да побыстрее… Блин, теперь точно в черти угожу, не отмажусь…

- Это точно, - вздохнул Рабан. – Станешь новым Гаврилой Принципом… ну, это который эрцгерцога Фердинанда в четырнадцатом году застрелил, - пояснил он, догадавшись, что я не знаю, кто такой этот Гаврила.

- Знаешь, а ведь ты был прав – зря мы с этим принцем связались! Идеалист хренов… Лучше б у меня Палач был в напарниках – он хоть и шизанутый, но зато никогда со мной не спорит.

Рабан подчеркнуто молчал.

- Ну что, идем в атаку?.. На таран!!! – взревел я, пикируя вниз.

И затормозил. Я пролетел всего метров десять, и резко замахал крыльями, едва не порвав перепонку. Мне вдруг пришла в голову замечательно остроумная идея, способная, если повезет, не только затормозить войско крестоносцев, но и вообще отменить Первый Крестовый Поход. А то и последующие! Более того, если вести об этом разлетятся по миру, я окажу серьезную услугу христианству!

- Действуй, патрон, - моментально одобрил Рабан.

Я поднялся еще выше. Еще… еще… еще… Теперь армия подо мной выглядела муравьиным караваном, я с трудом различал отдельных людей… Я встал между крестоносцами и солнцем, чтобы меня нельзя было заметить даже в виде птицы. Ну а теперь все зависит от одного-единственного меткого броска…

Крест, конфискованный у излишне борзого монаха, я захватил с собой. И теперь именно его и собирался использовать. Я ухватил его поудобнее, расправил крылья, чтобы какое-то время оставаться неподвижным, прицелился…

Чувство Направления отлично может заменить оптический прицел. Я инстинктивно чувствовал, куда и с какой скоростью нужно метать заряд. Помогло и сверхзрение – даже с такой высоты я отлично различал герцога Готфрида. Взмах – и крест со свистом летит вниз, все ускоряясь и ускоряясь…

При такой скорости даже крохотный камешек превращается в опасный снаряд. А крест монаха весил весьма порядочно, поэтому святой символ вошел в мишень подобно миниатюрному метеориту. А поскольку мишенью был затылок Готфрида Бульонского, в войске это произвело впечатление разорвавшейся бомбы.

Ну сами представьте – с небес прилетает здоровенный серебряный крест, бьет в башку главного генерала и застревает у него в черепе, разбрызгав мозги во все стороны. Я специально кинул его так, чтобы он приземлился острым концом.

Передовая часть конницы затормозила практически сразу. Потом следующие, следующие, и так до самого конца. Моментально начался шум – мол, фигли встали, дорога и так узкая. Но когда в хвост колонны ушло сообщение о преждевременной гибели главнокомандующего, паника начала распространяться со скоростью радиовещания. Предводителя, даже не успевшего понять, что его убило, сняли с коня, столпились вокруг него и принялись шумно спорить. А уж когда необычный снаряд извлекли из черепушки и продемонстрировали всем желающим, толпа и вовсе растерялась. Со всей армии начали сбегаться монахи и священники, Петр Пустынник самый первый. Он же первым грохнулся на колени и начал биться башкой об песок и орать что-то дурным голосом.

Я понаблюдал за этим кавардаком еще с четверть часа, и сделал два вывода. Во-первых, сегодня эти вояки точно уже никуда не пойдут – уровень религиозности в солдатах моментально подскочил, как прыгун с шестом, а воинственность, наоборот, упала. Кто-то уже начал воздвигать из подручного материала алтарь, к священникам мгновенно выстроились очереди на исповедь…

Второй вывод заключался в чувстве, что этот Крестовый Поход действительно может в скором времени закончиться. Не нужно было даже понимать старофранцузский, чтобы понять, что все до единого восприняли случившееся как предельно дурное знамение. Мол, если уж Господь дошел до того, что убил Готфрида Бульонского ударом креста с небес, значит, надо валить подобру-поздорову – Всевышний здорово разозлился. Выходит, Ему взятие Иерусалима неугодно… Вряд ли теперь кто-то захочет предводительствовать этой армадой – всякому хочется получить безвозмездно полкило серебра, но только не таким способом! Кто-то из священников, правда, вякнул что-то насчет того, что Господу не понравился лично Готфрид, и так он дал понять, что начальника надо сменить, но на эту, вообще-то, дельную мысль никто не обратил внимания.

- Здорово придумал! – одобрил Рабан. – Теперь, даже если они и пойдут дальше, половина войска точно дезертирует. Да и церковники призадумаются – как-никак, самое натуральное чудо.

- Меня беспокоят те рыцари, с которыми мы общались в деревне, - признался я. – А если кто-нибудь из них додумается, как это все получилось? Да и монах тот может узнать свой крест…

- А ты и его тоже убей! – недолго думая, посоветовал Рабан.

- Ну ты говори, да не заговаривайся, - слегка обиделся я. – Я и так уже сегодня перевыполнил норму раз этак в десять… Знаешь, меня уже совесть грызть начинает – не слишком ли часто я отнимаю жизнь?

- Хых! Эк как выражаться начал! «Отнимаю жизнь»!.. – передразнил меня Рабан. – Это война, патрон! Думаешь, сами крестоносцы сюда чисто в гости пришли? Плова покушать?

- Оно, конечно, так… Но ведь я-то им всем чужой – какое мое дело?

- Никакого, - поддакнул Рабан. – Но ведь кто-то же должен? Так что убей и монаха тоже!

- Угу. Но вот объясни – имею ли я вообще право кого-то убивать просто потому, что он мне мешает?

- Имеешь, конечно.

- И почему это?

- Потому же, почему коты лижут себе яйца, - препохабным голоском ответил Рабан.

- А это почему? – моментально заподозрил неладное я.

- Да потому, что могут! – торжествующе закончил мой симбионт. – Люди б тоже... ага, кабы могли дотянуться!

- Заткнись, надоел… Не можешь сказать ничего приличного, утухни в тряпочку…