Виктор Гвор - Улыбка Бога

Лёнька честно попытался сосчитать, мучительно припоминая детали вчерашнего вечера...

- Пятьдесят, еще триста, еще пять глотков... Или шесть... И до этого...

- Водки? - спросила Светка, заранее догадываясь об ответе.

- Спиртяги. Чистой. Под гидроколбасу...

- Яша, ты говорил за смертельные дозы? - опять заржал Грым. - И что немец какой сыграл бы жмура от третьей части? А, мол, только русскому человеку - хоть бы хны?

- Таки да... - развел руками цыган. - И был категоричски правый за этот вопрос!

- А наш друг - немец! Сам же признался.

- Костя, - оправился от изумления Яшка, - не делайте мне смешно! Ви же слышали, шо Леонид из Тулы! Это же очевидно! Он - русский немец! Ви можете сказать худого слова за родину самоваров, пряников и чудо-пистолета 'Тульский-Токарев'? Таки сначала русский, а уже потом немец! Где Ви видели немца, шобы так красиво и убийственно махал березой? И если Ви мне не верите, давайте вольем в фельдфебеля флягу шнапса, шобы Ви смотрели своими глазами за его безвременную нравоучительную кончину!

Йети, наконец, просмеялся, и с трудом сел обратно.

- Леня, какой сейчас год?

- Блин, странные Вы, ребята! Две тысячи седьмой!

- Знаешь, Яш, ты прав... - задумчиво начал рассуждать Костя. - Нажраться до состояния нестояния, провалиться во времени, сходу положить девять гитлеровцев, подраться с йети, а потом заснуть прямо посреди драки может только русский. Хоть он сто раз немец. Не удивлюсь, если он, как протрезвеет, обратно в две тысячи седьмой скаканет.

Костя замолчал и очень серьезно посмотрел на Лёньку.

- Слушай, парень, ты сейчас постарайся просто поверить...

***

Лёнька молчал. Потом подобрал флягу, надолго приложился, обвел взглядом всех присутствующих, усмехнулся, заметив Яшкину руку, лежащую на рукояти кнута и спросил:

- Еще и однофамилец. Фрицевский унтер. И что я должен сделать, чтобы вы мне поверили?

Никто не ответил. Рыжий вздохнул:

- Немцы убитые - не доказательство. Пьяный был. Слова - только слова. У меня дед - Герой Советского Союза. Только как это проверишь... Да и фамилия другая. Штейн...

- А звали как?

- Антон. Классный старикан...

- Антон Штейн? - удивился Грым. - Из-под Саратова родом?

- Ну да. Гнаденфлюр.

- Старикан?! Он же погиб! В сорок третьем, под Курском! Танк сжег, и сам...!

- Кто погиб? Дед?! Да он и сейчас живехонек! Какие фашисты под Курском?!

Лёнька еще раз приложился к фляге. И исчез.

- Костя, Ви таки пророк! Только шобы перенестись, ему надо не протрезветь, а таки выпить.

- Надеюсь к себе перекинуло, а не к динозаврам, - рассеянно заметил Грым. - Яшка, ты не понял главного! Тошка Штейн остался жив. Немцы до Курска не дошли. История изменилась, понимаешь?! Не зря мы корячимся!

- Таки разве кто сомневался? - усмехнулся Яшка. - Или Ви собирались до заслуженного отдыха?

8 июля 2007 года. Самарская область

Поляна вдруг исчезла вместе с невероятной компанией. Вокруг шумел Грушинский фестиваль. Хаотично перемещались толпы слегка неодетого по поводу жары народа. Пьяного и трезвого, с гитарами и без. В живописном беспорядке стояли палатки, занимая любые, даже самые маленькие кусочки ровной местности. С ближней сцены доносился хриплый голос Леши Тараканова:

- Крест и с бриллиантом печатка,

- Цепь, в полруки толщиною.

- В землю зарой свой коттедж на участке,

- Выкраду вместе с землею.

Лёнька огляделся, пытаясь сориентироваться. Ага, почти у самого лагеря. Ну и потопали. Пригрезится же такое!

- Лёнчик!

Вовка Дробышев бежал к нему через луг, радостно размахивая руками.

- Лёнчик! Ты куда пропал! Мы тебя весь день ищем! Девчонок твоих тормознули. Они говорят: 'Пошел в сортир и не вернулся'. Ты где был? Лёнчик!

- У подруги был. Получилось так.

- Ух ты! - Вовка уставился на грудь друга. - Кто это тебе так перепаял?

- Упал на пенек. Пошли в лагерь.

И Лёнька двинулся следом за Дробышевым. Немецкая фляга с выбитым орлом, ухватившим цепкими когтями свастику, жгла руку. Можно объяснить всё. И почти суточное отсутствие, и синяк на груди. И даже флягу. И несколько рыжих шерстинок на джинсах. Всё можно объяснить. Только почему-то совершенно не хочется. Зато очень хочется по возвращению съездить к деду...

8 августа 1941 года. Белоруссия

- Это ремень иль юбчонка?

- Ноги - два метра длиною.

- Спрячется в центре такая девчонка,

- Выкраду вместе с Тверскою.

Яшка, краем глаза кося в сторону Светки, допел куплет и, продолжая выводить на гитаре мотив, с задумчиво-недовольным видом произнес:

- Я Вам скажу за эту песню, шо ощущаю таких неверностей, как нигде кроме!

- Ты что, оригинала не знаешь? - спросила Светка, переворачиваясь с живота на спину.

- Откуда ему знать? - лениво протянул Костя, - 'Неуловимых' в шестьдесят шестом сняли. А до того времени никто за Яшку-Цыгана и его песни и не догадывался. Тьфу! Кажется, я заразился от этого одессита!

- Товарищи йети! Ви шо, издеваетесь? Таки я не вижу очереди за диктовку! - возмутился Любецкий.

- Не кипишись, продиктую, - Звин дружелюбно оскалилась, - могу и напеть!

- Светочка, при всем уважении к вашим вокальным талантам, таки лучше сразу огнетушителем! Ми не выпьем сколько надо, просто не имеем никого из Тулы, и даже прочих немцев. И литра спирта тоже отсутствует. Даже шнапса и то... Но шо касается слов...

- А шнапс куда делся? - спросил Костя.

- Одну флягу отдали без второго слова за опохмелку нашего интернационального алкоголика. Вторую он прихватил с собой до будущего, - Яшка задумался, - или до прошлого, но не суть. Полфляги наш кашевар-террорист скормил несчастной тетерке, за которую так любезно ходили мадемуазель и ее красный друг. Потому ми имеем на обед лебедей в вине, то есть дичь в шнапсе. Полторы фляги ми налили фрицу, шобы проверить, имеем ми немецкого Зоммерфельда или таки русского...

- Это когда успели? - поинтересовалась Светка.

- Таки пока Ви с Грымом ходили до сбора цветочков, ми решили подумать за хорошую мысль.

- И каков результат? - спросил Костя.

- Таки он ни разу не из Тулы, - махнул рукой Яшка. - Сыграл жмура с половины фляжки. Просто позорит достойную фамилию!

- Ты же сказал полторы? - прищурилась Светка.

- Таки мы допили остальное. - равнодушно пожал плечами Любецкий. - Не пропадать же добру. Да и за упокой положено. Шоб лежал и не бродил.

- Шамси, - пожурил Костя, - мусульмане же не пьют.

- Я атеист, Грым-джан, - невозмутимо ответил таджик. - А кроме того, если бы Аллах не хотел, чтобы я пил этот шнапс, он бы мне его не послал.

- Так шо ми имеем четырех фляг, из которых по две до Вас с мадемуазель, пропорционально весовых категорий, - закончил подсчет на загнутых пальцах Яшка, - Так шо там за слова? Мине таки страшно хочется делать до гитары песню Яшки-Цыгана.