Виктор Гвор - Улыбка Бога [СИ]

— Знаю, — медленно кивнул Абазаров.

— Да, ты же приезжал на похороны… — из речи говорившего исчез одесский выговор. — Вот так. Историю изменили всю и совсем. Ничего общего с тем, о чем они рассказывали. Света вообще не родилась. Даже родители не встретились. А Костя Ухватов женился на той же медсестре, родил тех же детей, внуков и правнуков, и даже погиб точно так же, как рассказывал Грым. В тот же день и час…

— Что мы знаем о природе времени, уважаемый? Даже ученые только разводят руками. Но Костя умер, как жил, солдатом.

— Помянем.

Чайханщик, повинуясь то ли едва заметному жесту, то ли собственному чутью, неуловимым движением поставил на дастархан графин с прозрачной жидкостью. Яков расплескал ее по пиалам.

— За Костю!

Выпили не чокаясь. И тут же повторили. За остальных. Сережу Алдонина, погибшего под Варшавой в сорок третьем и капитана Свиридова, поймавшего пулю в Берлине девятого января сорок четвертого, в день Победы. За полковника Догунина, закрывшего собой товарища Сталина в сорок восьмом, во время Маленковского бунта. За генерала Стеценко, члена Политбюро ЦК, умершего от инфаркта на рабочем месте. За боевых друзей, которые не дожили.

Посидели. Молча, вспоминая всех вместе и каждого отдельно.

— Ни разу не шнапс, — сказал Яков.

— И не говори, уважаемый, — поддержал Шамси.

— К слову за шнапс! — старик неожиданно исчез. На дастархане сидел Яшка Любецкий, боец партизанского отряда «Снежные Люди», — ты таки будешь смеяться, великий затворник, но тебе придется сходить до Москвы еще по одному разу!

— Только не говори, Яша-джан, что ты собрался в гости к Аллаху. Ездить на похороны — не самое большое удовольствие!

— Разве кто-то говорил за похороны? — удивился Любецкий. — Аллах имеет такого времени подождать. Таки мы скоро будем иметь до Москвы немного свадеб!

— Да? Кто женится? И причем здесь шнапс?

— Моя правнучка решила делать себе семью! И не надо иметь таких круглых глаз, если вспомнить темперамент ее прабабушки, то в этом нет ничего удивительного! Только ради Долорес стоило устанавливать Советскую власть в Бразилии. Она и сейчас даст любой молодухе немного форы.

— Не сомневаюсь, домулло, не сомневаюсь, — Шамси неумело спрятал улыбку в жиденькой бородке, — особенно, если вспомнить, как лихо эта мулаточка окрутила одного свободолюбивого одессита…

— Но-но! — возмутился Любецкий. — Таки это совсем еще неизвестно, кто кого и как окрутил! В любом случае наши дети — чистокровные одесситы, а не какие-нибудь националы!

— Ты не ответил, причем здесь шнапс, уважаемый? — еще раз усмехнулся Шамси, — и, если я за семьдесят лет составил о тебе правильное мнение, в ответе кроется самый цимес.

— Куда катится мир, — раздался густой низкий голос, — если почтенный домулло заговорил, как самый настоящий одессит!

Огромный йети не решился присесть на дастархан и устроился рядом. Его появление вызвало некоторое оживление в чайхане. Впрочем, не слишком большое, местные давно привыкли к мохнатым великанам, а альпинисты оказались хорошо воспитаны, хотя взгляды и выдавали их интерес.

— Ты не поверишь, уважаемый, насколько заразен говор этого шлемазла, — проговорил Шамси, — Аллах создал одесский язык, чтобы смущать правоверных атеистов. А некто Грым не допустил захвата Одессы немцами и всякими румынами, а, соответственно, и смерти этого языка. Но мы опять отвлекаемся. Яша-джан приглашал меня до свадьбы своей правнучки, но скрывает самое интересное.

— Таки не тебя, а всех! И шобы я так жил, как на нее съедутся уважаемые Грым Иванович и Светлана Ргыховна! — теперь уже Яшка пытался спародировать таджика, правда, не слишком успешно.

— И за кого выходит Виолетта? — поинтересовался йети. — Твой сын притащил из Китая уйгурку, а его дочка умудрилась найти чистокровного гурона. И, насколько я помню, украла его в прямом смысле слова. Унесла, чуть ли не из племенного вигмама. Если следовать семейным традициям…

— Таки шо Ви о мене думаете! — возмутился Любецкий. — Гуроны уже давно не имеют племен. Внучка крала себе мужа от родителей! И скажите мне, где в Москве можно найти экзотику?! Разве что в Лумумбарии, и то вряд ли там имеется шо-то интересное! Девочка выходит замуж за самого обыкновенного Леню Зоммерфельда! — он полюбовался оторопевшими физиономиями друзей и закончил. — А шо? Мальчику уже тридцать пять лет, таки ему немножко пора замуж.

— Ну ни хрена себе! — выдавил Грым. — Вот уж точно, «к слову за шнапс»! Или за спирт?

— Таки не знаю, обрадую я вас или огорчу, но Леня не прикасается к спиртному с той самой «Груши». Бедной девочке приходится ходить до клубов с абсолютно трезвым кавалером!

— Или Аллах, или Грым вразумил несчастного, — улыбнулся Шамси. — Но зато ты, Яша-джан, можешь быть спокоен, что твой правнучатый зять никого не убьет, если хулиганы пристанут к его девушке.

Яшка закатил глаза под потолок.

— Шамси, ти делаешь мене смешно и больно! Ну подумай сам, разве Виолетте кто-то нужен, если до нее придут брать на гоп-стоп? Впрочем, это не имеет-таки ни малейшего значения… Таки шо мне сказать девочке?

Грым глянул на таджика. Тот с улыбкой кивнул.

— Куды ж мы денемся. И Светку убедю. Или убежду? Короче, найдет время оторваться от своей политики.

— Только имейте себе в виду, шо Леня не имеет таких знаний, с кем он связался. Девочка хочет иметь до него таких сюрпризов! — Любецкий дождался, когда утихнет хохот собеседников, хитро прищурился и ехидно спросил, — Грым, таки я давно имею интерес: Звин Ргыховна порядочная йети из очень приличной семьи. И спрашивается, как она делает политику?

Как-как, — опять расхохотался Грым. — Как в сорок первом! Огнетушителем!

Тропа серой змейкой вилась между камнями, взбиралась по крутым склонам, сбегала обратно к подножию, выскакивала к берегам говорливой горной речки, терялась в траве слегка заболоченных полянок и снова возникала сразу за ними. Хорошая, утоптанная тропа. Дорога, по которой ежедневно проходят десятки ног. Обутых в ботинки, кроссовки, сандалии, а то и просто босых. Проходят летом. Зимой горы пустеют, хотя кое-кто остается, кроме горных баранов и ирбисов. Местные жители, например. И не только…

Сейчас лето, и горы полны людей. Альпинисты, туристы, просто отдыхающие. Каждый день кто-то идет наверх, в предвкушении, кто-то радостно спускается с победой. Или бредет с поражением. А бывает, и за помощью бежит. И тогда звучит сигнал тревоги, и спасотряд срывается с места.

Спасотряд — это мы. Те, кто умеет и может больше любого туриста или альпиниста. Кто способен прийти на помощь гораздо быстрее и оказать ее намного эффективнее, чем любой мастер спорта, посвятивший горам всю жизнь, или охотник, выросший в этих местах. Мы никогда не ходим с ними на восхождения и в походы. Нет желания устанавливать рекорды и покорять вершины. Не видим смысла участия в подобных мероприятиях. К чему? Развивать в других комплекс неполноценности? Они же не тычут в нос своими, недоступными нам умениями.