Александр Никишин - Инкубатор, или  Необыкновенные приключения Юрки Гагарина

Не входит в задачу прокуроров определять марку металла, из которого произведён упавший НЛО, уточнять состав ДНК павших в бою с землянами инопланетян. А вот судьба людей прокуратуру сильно волнует. Только люди могут с точностью до минуты восстановить события той ночи, объяснить причины агрессивного поведения инопланетян и их скоропалительного отлёта с Земли.

Но это в идеале. Опрос тех, кого привезли в клинику Кащенко из разных частей света, не дал никаких результатов. Разве что Семёнов и его молодой помощник Алексей Бубукин (тот недавно на следственной работе и для него происшествие в Останкино — уникальная школа жизни), наслышались и навидались такого, чего никогда бы не нафантазировали. Жильцы дома № 48, вернувшиеся чёрт те знает, откуда, вдруг разом научились и петь, и стихи читать на разных языках и даже сочинять теоремы. Один больной, а, по мнению врачей, жильцы дома № 48 все теперь душевно больны, а особенно, совершившие этот головокружительный полет за тысячи километров от Москвы, экстраполируясь в ночи, как в каком-нибудь фильме ужасов, обратился к Семёнову на чистейшей латыни. И не просто так, а с выражением, размахивая руками, гневаясь на его непонимание.

— Что он говорит? — спросил Семёнов у психиатра.

Тот, вслушавшись, процитировал:

— Persaepe accidit, ut utilitas cum honestate certet.

— Что это значит? — спросил Семёнов с раздражением. Когда он чего-то не понимал или не знал, то злился.

— Очень часто случается так, что выгода — utilitas — спорит с честностью — honestate, — перевёл тот.

— Ах, как интересно! — сказал Семёнов с иронией. — Глубокая мысль.

Больной, строго глядя в глаза Семёнову, разразился длинной и гневной тирадой. Семёнов попросил по возможности перевести сказанное. Психиатр, изучавший латынь в институте, только головой качал в тихом обалдении: это ж выступление Цицерона, его, так называемая, Первая филиппика против Марка Антония и сделал попытку перевести на слух несколько предложений.

Семёнова, надо сказать, очень удивило их современное звучание:

— Но вот, чего я опасаюсь сильнее, — переводил врач, — как бы ты не ошибся в выборе истинного пути к славе, не счел, что быть могущественнее всех, внушать согражданам страх, а не любовь — это слава. Пользоваться любовью у граждан, иметь заслуги перед государством, быть восхваляемым, уважаемым, почитаемым — всё это и есть слава; но внушать к себе страх и ненависть тяжко, отвратительно; это признак слабости и неуверенности в себе.

— Спасибо, хватит, — Семёнов жестом остановил врача, непроизвольно оглянувшись: крамола всё ж таки! Хрен его знает, кто тут работает, какой народ и что у них на уме. — Я вас вот о чём попрошу, профессор. Никому не переводите этого Цицерона, хорошо? Мало ли чего? От греха подальше, что называется. Договорились?

— Хорошо, — сказал доктор, пожав плечами. Кажется, он так и не понял, чего от него хотел следователь. Для него этот самый Цицерон — параноидальный бред больного, он словам значения не придаёт и в них не вслушивается. Только удивляется: откуда у больного Цицерон, если он никогда не учил латынь? Какой там «учил», даже не знал, собственно говоря, о существовании этого языка, если верить родственникам! Это что ж за сила воздействия у останкинских «гостей», говорил врач, нервно дёргая Семёнова за рукав! Это ж просто какая-то психотропная бомба!

— Хуже, — сказал Семёнов, вспомнив Цицерона.

— А если «гости» вернутся? — волновался врач. — Кто может сказать, что принесет миру вторая встреча?

— Да что тут думать, — мрачно буркнул Семёнов, — расширим вашу клинику, только и всего. Койко-мест миллиончиков на сто пятьдесят. А если НТВ подключится и будет освещать эти события в своем ключе, то и филиалы по всему миру.

Врач иронии Семёнова не понял и, кажется, засомневался в его психическом здоровье. Семёнов и сам в нём сомневается, ведь приходится слышать и слушать такое, что — мама, как говорится, дорогая! Всё откладывается в мозгу, не без последствий, это очевидно.

— …Что это? Мама! — орёт Чирик не своим голосом. — Мамочка!

Юрка Гагарин, с которого в миг сошёл хмель при виде огромной стальной конструкции, слепящей ярким огнём, и сам искал ответ — что это? Но, когда понял, что и гость не в курсе, решил прояснить, а кто он такой, собственно говоря.

— Ты кто? — надвинулся он на Чирика. — Откуда? Из «Экстрима», компьютер чинить? Так иди, чини, чего орать?

Чирик, не ответил. Подвывая, он кинулся к окну, но, споткнувшись со всего размаху о запасные колёса Юркиного «жигуля», которые тот хранил в прихожей, грохнулся на пол, матерясь во всё горло.

— Эй, хорош тут кувыркаться! Тоже мне, ванька-встанька!

Юрку и самого тянуло к окну, поглядеть, что там горит ярким пламенем. Но не мог он так взять и впустить какого-то идиота, не узнав, кто он и с какого привета влез в его квартиру без звонка и стука! То, что не из «Экстрима», Юрка, хоть и не сразу, но понял, увидев на его куртке надпись «Мослифт». Но и то понял, что этот пришибленный с наушником «хэнд-фри» в ухе и не из «Мослифта», судя по всему. А значит этот субчик, как он, Юрка, и предполагал, увидев его в первый раз в «стекляшке» у бабы Мани, скорее всего, обыкновенный вор-домушник. Такого надо — руки за спину — и тащить в полицейскую «ментовку». Легко сказать, если тот скачет по квартире, как кенгуру в вольере!

— Эй, мужик, — разозлился Юрка, — какого чёрта? Влез без стука, падает! Воровать пришёл?

Изловчился и схватил мятущегося гостя за шиворот. Только тут Чирик, который подвывал и охал, обрёл дар речи:

— Какой воровать, дяденька, какой воровать! Вы посмотрите, что за окном делается? Конец света! Мы пропали, мы все умрём!

— Будешь орать, умрёшь прямо сейчас, — сказал Юрка весомо.

От воплей этого истерика у него заболела голова. Кстати, насчёт конца света этот малый сильно преувеличивает, думает он, света тут много и конца ему не видать. За окном что-то загрохотало. Уж не пожар, ли, испугался Юрка? Держа Чирика за шиворот, подтащил его к окну, жмурясь от ярких огней и от увиденного потерял дар речи. Огромная железная кастрюля, сверкающая огнями и не подходившая ни под одну классификацию летающего объекта — ни под натовскую, ни под российскую, ни под китайскую, снижалась всё ниже и ниже и ещё пять-десять метров, она просто раздавит родное гнезда Юрки Гагарина, оставив тут только груду железобетонных блоков, да чугунные заборчики, выкрашенные в весёленькие жёлтые и оранжевые цвета. То, что от него тоже ничего не останется, об этом Юрка и не подумал, волнуясь за своё родное жилище.

— Слушай, так это Никита Михалков! Кино снимаепт. Он любит такие вот дорогостоящие полёты во сне и наяву. В «Цирюльнике» у него машина бегала, лес валила. Не сравнить, конечно, с этой. А теперь, скажем, бюджет большой, вот он и собрал из досок и фанеры.