Александр Вельтман - Сердце и Думка

Еще не успели зажечь всех люстр, а званые гости толпами уже, как в море вал за валом, стремились в залу.

Шарканье, здравствованье, поклоны и еще поклоны, поцелуи в уста, приседанья, пожатие руки, рекомендации, чиханье, сто лет жизни, сто тысяч годового доходу, не прикажете ли табачку, покорнейше благодарю; новое и поношенное, талия под мышкой, талия ниже живота, крахмал и обручи, волоса собственные, накладные и шелковые, гребенки резные и обложенные бронзой, и прочее, и прочее, и прочее, и все, что составляет провинциальный живой калейдоскоп, на который смотрит, вытаращив глаза в окно, со двора и с улицы вся чернь городская и — ахает.

Сперва явился Стряпчий с женой, потом Заседатель со всем домом, потом разные чиновники с фамилиями, и вдруг — девятый вал окатил залу огромным семейством — две пожилые девушки, две взрослые, два подростка, тучная дама в чепце с бахромой и наконец — сам глава семьи, отставной служака, тащил за руку малолетнего сынишку, который прятался за него.

Войдя в залу, почтенный сослуживец Суворова произнес громогласно:

— Ну, кадет, что ж ты прячешься! шаркни и топни! скажи: здравия желаю, Роман Матвеевич и Наталья Ильинишна! Экой дикарь… Имею честь представить семейство мое: это две женины сестры, а вот Даша да Груня, мои дочери… а вот шалун, будущий кадет. Он у меня мастер плясать по-русски — не может слышать музыки, тотчас вприсядку!.. Ну, ну, целуй руку у Натальи Ильинишны, она тебе конфект даст!..

— Просим покорно! — говорили хозяева, встречая гостей и указывая гостиную; а между тем новые толпы теснятся» дверях. Городничий, Судья, секретари, столоначальники, и — снова девятый вал: Полковник с своими офицерами; но этот вал ударил вдоль стены, исключая Полковника, который прошел в гостиную.

Прибывшие дамы вытеснили, наконец, всех мужчин из гостиной; а чинопочитание и старшинство, наблюдавшееся в строгом смысле, производило ужасную суматоху, бесконечную пересадку с места на место.

Хозяйка предоставила эти счеты своим гостям. Иные без церемонии говорили: «Позвольте!», другие, почтительно вставая с своих мест, предупреждали учтивостию: «Не прикажете ли здесь сесть?»

Наталья Ильинишна не знала, кому отвечать, ее осыпали вопросами; несколько каких-то, вероятно, очень значительных дам в городе уселись на диване и около дивана и перекрикивали и друг друга, и всех:

— Давно ли к нам изволили приехать, Наталья Ильинишна?

— Наталья Ильинишна, как вам нравится наш город?

— Вы, верно, Наталья Ильинишна, скучаете здесь, потому что…

— Уж конечно, скучают, после губернского города.

— Почему ж так уверительно говорить, что Наталья Ильинишна скучает у нас!..

— Ах, почему ж, да это уж известно…

— Что ж тут известного, здесь также люди живут!.. Наталье Ильинишне негде было слова приставить.

— Позвольте познакомиться с вашей дочкой, Наталья Ильинишна, — сказала сквозь шум и споры прочих дам жена Стряпчего Анна Тихоновна.

— Ах, боже мой, да где ж она! — вскричала Наталья Ильинишна и приказала звать ее к себе.

Она совсем позабыла в хлопотах про свою именинницу. А Зоя одевалась-одевалась, повторяя: для кого я буду одеваться! — и вдруг раздумала одеваться, сбросила платье, надела реденгот, велела взять из комнаты своей свечу и села подле окна. Вероятно, прекрасная лунная ночь внушила в нее расположение к уединению.

Наталья Ильинишна ахнула, когда сказали ей на ухо, что Зоя еще не одета.

Испуганная, она прибежала в комнату Зои, — темнехонько.

— Зоя! Зоя!

— Что вам угодно? — отвечала Зоя.

— Что это значит? что с тобой? не больна ли ты?

— Голова болит.

— Я думала, бог знает что с тобой сделалось!

— Я не знаю, что ж еще нужно? не явиться же с жалким лицом.

— Ты страмишь нас: гости съехались, хотят познакомиться с тобой, а ты прячешься! Подумают, что ты урод, которого нельзя показать в люди.

— Что ж делать?

Наталья Ильинишна стала сердиться: Зоя равнодушно выслушала гнев ее. Наталья Ильинишна стала просить ее, чтоб она хоть на минуту вышла в гостиную.

— Я выйду, если вам угодно, — отвечала Зоя.

Снова начала она свой туалет; а между тем Наталья Ильинишна предуведомила гостей своих, что Зое сделалось дурно, но что она, немного погодя, представится им.

Между тем Роман Матвеевич засадил почетных гостей в вист и бостон и сам сел играть; между тем полковая музыка загремела польское, [9] Польское (польский) — танец, которым обычно открывался бал. начались танцы.

В числе званых гостей был и незваный гость. Этот гость ни пришел, ни приехал; его не встречали и не усаживали, никто об нем не думал, никто не замечал его, никто с ним не разговаривал; несмотря на это, он не жался в углу, был очень развязен, ходил из комнаты в комнату, мешался в игру, в танцы, в разговоры, шептал что-то многим, и казалось, что все соглашались с его словами, не противоречили ему и, не отвечая вслух, как будто говорили: именно так!.. и подставляли с любопытством к нему ухо.

С одного лица срывал он улыбку, с другого гримасу. Обращение его даже было слишком вольно: то подсматривал он карты и шепотом пересказывал чужую игру, то подставлял танцующим дамам и кавалерам ногу и сбивал их с такта. Но любимым его занятием было сочинение сердечных интриг. Из каких доходов служил он всем страстным сердцам — этого нельзя было понять; вероятно, это составляло страсть его собственную, страсть, полную самоотвержения, заботящуюся только о счастии других: он был поверенным сердца у всех и каждого. На него, казалось, возложили свои надежды и наши женихи для приискания им невест; только Поэт был равнодушен к его заботам: забывая свою Анастазию, он засматривался то на ту, то на другую девушку, а иногда и на женщин. Полковник же, Городничий, Маиор, Судья, Поручик и Прапорщик перемолвились с незваным гостем, и он каждому по очереди-указал на шесть девушек, дочерей помещиков, приехавших на бал к Роману Матвеевичу из окрестностей города.

Каждому из женихов наших понравились выбранные незваным гостем невесты, каждый прошептал: мила, очень мила! волочусь за ней!

Девушки тоже как— будто поручили незваному гостю выбор женихов; и он показал каждой на суженого. Не понравились только двое: Городничий да Судья.

— Неужели этот старикашка намерен на мне жениться? — я не пойду за него! — сказала предназначенная за Городничего, который уже подсел к матери ее с своим почтением.

— Не пойду за него!.. а за кого же?.. за молодого?.. а?..

— Пойду! пойду! только пусть скорей присватается!

— Мне не нравится этот толстяк! — говорила другая про Судью.

— Тем лучше, что не нравится: иначе это была бы измена; притом же у такого Гименея и Амуру будет место.

— Пойду, пойду, только пусть скорее присватается! — отвечала и другая.