Нил Аду - Глубинка

Видавшая виды бежевая «копейка» доперестроечного года выпуска с вызывающе чернеющей свежей грунтовкой «чужой» правой передней дверью обиженно чихнула и остановилась посреди дороги. По счастью, эта непредвиденная остановка не помешала движению. Да ему и трудно было помешать, ввиду полного отсутствия такового. На трассе местного значения «Капитоново — Рябиновка» автомобили появлялись не чаще одного-двух в час. Так что, счастье оказалось весьма относительным. Рассчитывать на помощь проезжающих мимо автолюбителей здесь явно не приходилось.

Иван Николаевич Даль, хозяин машины, с трудом подавил желание неприлично выругаться. Образованный человек, без пяти минут кандидат исторических наук, — напомнил он себе, — не должен опускаться до сквернословия даже в тех случаях, когда его никто не слышит. Ивану Николаевичу очень хотелось добавить к этой фразе несколько слов о родстве со знаменитым автором «Словаря живого великорусского языка», но он, как добросовестный историк, не любил оперировать неподтверждёнными сведениями.

Проследить свою родословную дальше прадеда, Николая Михайловича, уроженца села Рябиновка Н-ской губернии, Ивану Николаевичу так и не удалось. Бурное, богатое на события начало двадцатого столетия легкомысленно относилось к своему богатству и мало заботилось о сохранности документов, а то и вовсе стремилось к обратному. Фамилия прадеда вроде бы намекала на не вполне пролетарское его происхождение, но с другой стороны, фамилии в те смутные времена менялись легко и безболезненно, как премьер-министры в нынешней России. Может быть, именно из-за желания выяснить свою родословную юный Ваня Даль ещё в восьмом классе решил стать историком, и уж точно по причине нехватки документов начала века и их противоречивости он выбрал в качестве специализации более раннюю Екатерининскую эпоху.

А вот в чём он точно не был специалистом, так это в автомобильных двигателях. Машина досталась ему в наследство от тестя два года назад, и за это время Иван Николаевич научился размораживать замки и ставить запаску. Забираться внутрь механизма он не осмеливался даже в своих мечтах. А точнее говоря, в этом направлении его мечты никогда и не распространялись. Так что, разобраться без посторонней помощи в причинах поломки он при всём желании не смог бы.

Впрочем, как раз причину угадать было не так уж и сложно. Сразу после последней заправки на М-ском шоссе движок начал капризничать. Но какой конкретно агрегат вышел из строя — тут Иван Николаевич не рискнул бы строить даже предположения. И он в очередной раз укорил себя за то, что решился на одиночное путешествие на родину предков.

Последний раз он наведывался сюда ещё мальчишкой, когда его красавица-«копейка» ещё с конвейера не сошла. А потом прабабка Анастасия Фёдоровна преставилась, и мотаться за триста вёрст из города в её опустевшую избу стало совсем уж бессмысленно и довольно накладно. И если бы не жена, вдруг решившая, что фамильный особняк нужно срочно осмотреть на предмет возможной продажи, Ивану Николаевичу и в голову не пришло бы отложить работу над диссертацией о дворянах — участниках Пугачёвского бунта и трястись вот уже скоро шесть часов по так называемым дорогам российской глубинки.

Несчастная жертва бездорожья и разгильдяйства опасливо проверила ногой край глубокой, но основательно заросшей травой колеи и впервые за последние двести километров оказалась на твёрдой земле. Справившись с приступом головокружения от непривычной неподвижности опоры, Иван Николаевич пробежался взглядом вдоль исполинских зарослей борщевика и облегчённо вздохнул. Тёмные пятна на горизонте не могли оказаться ничем иным, как населённым пунктом — скорее всего, Малаховкой, если только он не разучился читать карту. А значит, не всё так плохо, как могло бы быть, заглохни двигатель несколькими минутами раньше.

Иван Николаевич смутно помнил, что представляла из себя Малаховка двадцать пять лет назад. В тот раз они с отцом путешествовали на заднем сидении рейсового автобуса, забитого пассажирами и ручной кладью настолько, что невозможно было разглядеть пейзаж за окном. Но народу здесь тогда вышло из автобуса довольно много, а вошло, кажется, ещё больше, и оставшуюся часть пути Ваня Даль любовался огромным выцветшим полосатым тюком, заслонившим от него все прелести окружающего мира. Будущему историку совсем не понравилось такое отсутствие визуальной информации, и он периодически пытался отпихнуть от себя и тюк, и его дородную хозяйку, но силы были явно не равны. Теперь же давние воспоминания вселили в Ивана Николаевича внушительный заряд оптимизма. В таком густонаселённом… э-э-э… населённом пункте ему обязательно помогут отбуксировать неисправный автомобиль до ближайшей мастерской, хорошо бы, также отыскавшейся в этой самой Малаховке.

Ободряемый такими предположениями, незадачливый путешественник поспешил навстречу цивилизации, уже не испытывая позывов поупражняться в использовании живого великорусского языка, а наоборот, добродушно насвистывая «Маленькую ночную серенаду» Моцарта. Не сказать, чтобы он как-то особенно сильно любил классическую музыку, но раз уж не удалось избавиться от мальчишеской привычки свистеть на ходу, так нужно хотя бы за репертуаром следить. А то, не приведи господь, привяжется какой-нибудь «Мумий тролль» или того хуже «Ленинград», и как потом встречным прохожим в глаза смотреть?

Однако краснеть за репертуар пока было не перед кем. Иван Николаевич уже досеменил по глинистой дороге до самой околицы, но так никого по пути и не встретил. А потому как дистанция была солидной, а запас классических мелодий быстро иссяк, он, постепенно снижая планку от «Тореодора» и «Марша Радецкого» до «Из-за острова на стрежень» и «Гордого Варяга», решился под конец на совсем уже простонародное «Пора-пора-порадуемся на своём веку», но на середине фразы «Куда вас, сударь, к чёрту занесло?» вдруг остановился и задумался.

Ивану Николаевичу, разумеется, приходилось слышать о запустении российской деревни. Он и не рассчитывал увидеть здесь двухэтажные коттеджи с тарелками спутниковых антенн на крыше и иномарками во дворе. Но хотя бы какие-то другие следы цивилизации, кроме покосившихся столбов с обрезанными под самые чашечки изоляторов проводами, он всё же встретить надеялся. Да и избы выглядели ненамного лучше столбов, такие же покосившиеся и почерневшие. А самое странное, что прохожих по мере приближения к центру поселения всё как-то не прибавлялось.

Сидевшую на приваленном к забору бревне древнюю старушку в некогда чёрном и примерно в те же времена казавшимся драповом пальто, шерстяном платке и валенках неопределимого возраста, Иван Николаевич беспокоить постеснялся. Неизвестно, слышит ли она вообще что-либо, а терять время на бесполезные односторонние переговоры ему не хотелось. А больше никого в обозримом пространстве не наблюдалось. Как вымерли все. Или не как, а действительно вымерли?