Игорь Пидоренко - Город без писателей

Мы переглянулись. Нужды в кадрах издательство не испытывало. Если кто нам и был нужен, так это опытный ресторанный вышибала, лучше с дореволюционным опытом. Или пара санитаров с комплектом смирительных рубашек.

Так примерно мы и ответили молодому человеку. Он ласково улыбнулся.

– Вы не поняли меня. Вам действительно нужен специалист по работе с людьми…

И тут мы почувствовали… Это трудно передать словами. Перед нами сидел человек-туша, своим видом вызывавший если и не откровенный смех, то уж наверняка улыбку. Широкое лицо, поросячье выражение которого только подчеркивали огромные очки с толстыми стеклами, прямо светилось добродушием. Глядя на это лицо, хотелось быть радушным и гостеприимным. Хотелось выставить на стол жареного гуся и четверть вина. Хотелось просить гостя ни в чем себе не отказывать и чувствовать себя хозяином.

И в то же время неясно, но вполне определенно и однозначно просматривалось второе дно души слоноподобного молодого человека. И дно это было… Не дай Бог кому-либо как-нибудь заглянуть туда, в глубину. Даже того, что просвечивалось постоянно, – хватало, чтобы потрясти слабого духом человека. Это была какая-то безумная жажда власти. Полной и абсолютной. Над всем и надо всеми. Сейчас, оглядываясь назад, мы с удивлением спрашиваем друг друга: как же мы сразу не разглядели, как не поняли?

Тогда бы нам это понимание! Да какое там! Мы были просто околдованы. Называйте это, как хотите: морокой, наваждением, затмением. Но оно на нас нашло. Обволокло, поглотило, растворило в себе. Мы были первыми в издательстве, кто испытал на себе это колдовство. И, к сожалению, не последними.

Другое застилало, скрадывало ощущение силы и жадности этого человека. Убедительность исходила от него. Не убежденность, что, как я считал раньше, необходима для того, чтобы обратить другого в свою веру, а именно убедительность.

Вот он садится перед вами, этакий чистый, мультфильмовый слоник, упирается локтями в стол, переносит на них часть своего веса, чтобы дать облегчение ягодицам, смотрит на вас честно и искренне сквозь очки и начинает говорить. Нет, он сам не верит в свои слова, думаете вы. Это же бред какой-то! Что он несет, внутренне возмущаетесь вы. Вам хочется стукнуть кулаком по столу, заорать, выругаться, наконец. Но… Что это такое с вами происходит? Почему вы не взрываетесь, не указываете наглецу на дверь?

Почему вы внимательно слушаете его, киваете согласно, понимающе? Что там ему нужно? Подписать какую-то бумагу? Вздор, какие могут быть сложности, улыбаясь, говорите вы, давайте-давайте! И вы подписываете. А что на этом листке – вам и не важно, ордер это на вселение в новую квартиру или же ваш смертный приговор.

Может показаться, что я тут сильно утрирую, сгущаю краски. Нимало! Все так вот именно и было. Убедительность этого человека почти не знала преград. А там, где он чувствовал, что убедил не до конца, происходила вообще какая-то мистика. «Неубежденный» просто исчезал. Да, пропадал, растворялся, уносился в заоблачные сферы. Да так исчезал, что и не спохватывался потом никто: а куда делся человек? Были такие случаи.

И первый – Кадушко. Я недавно наводил справки в адресном столе. Нет такого, не проживает, не числится. И никогда не числился. Но я-то знаю – был, существовал.

Кадушко пал в первый же день работы нового младшего редактора. На такую должность был принят наш посетитель после пятиминутной беседы с директором. Не ахти какое место со сторублевым окладом, но он сказал, что ему это подходит. На первое время.

Кадушко навалился на меня прямо в коридоре, но еще до того, как в шею мою вонзились гнилые клыки, источавшие ядовитую слюну, я быстро отступил на шаг и сказал:

– А ваша рукопись у нового редактора!

– У кого? – радостно взревел Кадушко. «Новенький, свеженький, вкусненький!» Ох, и повеселится он, ух, и отведет душу!

«Ну-ну…» – подумал я.

Монстр подхватил под локоть Невинную Жертву, и они скрылись за дверью кабинета. Оттуда послышалось утробное ворчание. Мы вслушивались, едва дыша.

Ровно через пятнадцать минут к нам заглянул новый младший редактор и попросил рукопись Кадушко. Недоумевая, я полез в шкаф и выкопал там тоненькую зеленую папку. В абсолютной тишине в коридоре раздался скрип двери, невнятное бормотание: «Спасибо… До свидания…» и удаляющиеся шаркающие шаги. Это уходил Кадушко. Мне потом рассказывали очевидцы, что, выйдя из дверей издательства, он оглянулся по сторонам, тихонько опустил свою рукопись в мусорную урну и побрел восвояси. Больше мы его не видели.

В тот день у нас был праздник. Изо всех редакций приходили люди, чтобы посмотреть на человека, победившего самого Кадушко. Лично директор приобнял за живот нового младшего редактора и сказал ласково: «Убедительный вы наш!» Так это прозвище и прижилось: «Убедительный».

До того, как я поступил работать в издательство, мне казалось, что все те, кто туда обращается, писатели. Талантливые и аккуратные. Если бы… Авторы – да, авторы все. А вот писателей среди них маловато. Их вообще считанные единицы. Их мало даже в толстом коричневом справочнике Союза писателей. Впору отдельную тоненькую книжку заводить, красного цвета.

Есть такое специфическое издательское слово – «самотек». Очень верное слово. Поток рукописей захлестывает издательство. И в этом потоке редакторам надо разобраться, отделить зерна от плевел, выбрать хотя бы мало-мальски достойные. Но непременно ответить каждому автору. И не как-нибудь ответить, не двумя-тремя строчками, а большим подробным письмом. Да еще ухитриться чем-нибудь, не дай Бог, не задеть авторское самолюбие. А то пойдут жалобы во все возможные и невозможные инстанции, и кинутся тебя проверять, и будешь ты долго-долго оправдываться и извиняться. А что автор этот графоман и ничего связного, кроме жалобы, написать не может, так это никого вообще не интересует.

Среди самых злобных наших врагов были двое, от которых издательская жизнь имела вкус далеко не меда. Написав однажды совместно объемистый роман о склоке в домоуправлении и не сумев его никуда пристроить по причине полного отсутствия в романе литературных достоинств, эта пара литераторов-паралитераторов повела длительную осаду нашего издательства, рассчитывая, видимо, любыми средствами заставить нас выбросить белый флаг и сдаться на милость победителей.

Средства были разнообразные, но все гнусные и недостойные. Раз в неделю, а то и два раза, в вышестоящие, а также стоящие в стороне органы поступали жалобы. Содержание их было одно и то же: затирают, не дают ходу, сводят личные счеты. А поскольку на жалобы у нас принято реагировать, то и реагировали. Масса народу в издательстве кучу времени тратила на то, чтобы письменно и устно доказать, что «роман X. Пчеленко и Ш. Югова «Афронт» не представляет художественной ценности, и поэтому публикация его нецелесообразна».