Евгений Якубович - Черт со мной

Понятно, что никого из знакомых, в эту ситуацию я посвятить не мог. Тем более попросить о помощи. Но и бесконечно так продолжаться не могло. Я лихорадочно пытался найти выход из ловушки.

А между тем, мой бес явно приобретал силу. Он и внешне стал изменяться. Если раньше мы были с ним примерно одного роста, то теперь он с каждым днем вырастал на несколько сантиметров, и прекратил расти, видимо, только из соображения, что не сможет поместиться за столом. От одного его вида мне становилось очень страшно. Видимо так он влииял не только на меня, потому что продавцы соседних магазинов, понимая мою загруженность, сами стали приносить мне домой продукты и прочий дефицит. Который, впрочем, уже не доставлял мне радости.

Необходимо было найти слабое место у моего беса. И тогда я решил разговорить беса и попытаться найти его уязвимое место. Я снова поддерживал наши застольные беседы. Причем, чтобы не вызвать подозрений, для начала стал расспрашивать подробности о его жизни там, и потустороннем мире.

А у пьяного какие могут быть разговоры? После очередной рюмки он начинал жаловаться на подлеца столоначальника, который прижимает его, не дает ни повышения по службе, ни доходного места, где можно самому «подсуетиться в плане благодарности от посетителей». Поскольку все вечера после работы мой бес проводил здесь, а домой возвращался в совершенно непотребном состоянии, то дома у него начались скандалы. Позже его жена забрала детей и ушла к маме. «К своей чертовой матери», как образно выразился бес.

При всем страхе, который мне внушал Акакий Акакиевич, и при естественном отвращении к пьянице, который не только пьет за ваш счет, но и тратит ваше же время, во мне проснулось новое чувство. Я понял, что мне жалко беднягу. Он ведь сам не понимает, куда он катится, — думал я. А ведь ему плохо, очень плохо. Жена уже ушла, скоро с работы наверное выгонят. И останется у него только одно — приходить ко мне по вечерам, да пить горькую.

Я больше не вздрагивал при его появлении. Я снова, как и прежде, накрывал красивый стол с хорошим угощением и все время просил Акакия Акакиевича поменьше пить или хотя бы закусывать плотнее. Готовил ему его любимые блюда.

Результат оказался неожиданным. Акакий Акакиевич вдруг стал уменьшаться. За несколько дней, он снова стал ростом с меня и продолжал стремительно терять в размерах. Беспокоясь за него, я спросил, что с ним происходит.

— Акакий Акакиевич, дорогой, простите, что вмешиваюсь в ваши личные дела, но меня очень беспокоит ваше здоровье. Мне кажется, что в последнее время вы э-э-э в некотором роде стали уменьшаться в размерах.

— Можно подумать, что ты не догадываешься, что происходит, хитрый и подлый человек.

Слово «человек» прозвучало, как у нас слово «черт».

— Ты давно уже все понял сам и теперь хочешь довести меня до конца.

— Поверьте мне, Акакий Акакиевич, друг мой! — я почему то вспомнил, как обращался к нему при первых наших встречах. — Я очень переживаю за вас, мне очень жаль вас…

— Вот именно жаль. Прикидывается, что ничего не понимает! А сам меня ЖАЛЕЕТ! Ты пойми, глупая твоя голова, что я только отражение твоего эмоционального отношения ко мне. Когда ты меня вызвал в первый раз, ты относился ко мне как к равному. И получил приятного гостя и интеллигентного собеседника. Такой с удовольствием может исполнить просьбу, другую.

Пьяного, усталого Акакия понесло.

— А потом ты зарвался. Перестал просить и начал приказывать. И я из доброго приятеля превратился в лакея. Я выполнял все указания, как и положено лакею. И как положено лакею, затаил злобу и стал ждать возможности отыграться, отомстить своему хозяину. Возможность эту ты предоставил мне сам, помянув в моем присутствии черта. Я ведь предупреждал тебя, что традиции имеют великую силу.

— А теперь ты меня вычислил, — продолжал всхлипывая, бедняга. — Ты начал меня жалеть, а это самое унизительное для меня чувство. Когда ты меня боялся, я был в силе; если бы ты теперь на меня сердился или обижался за испорченную жизнь, я бы этими эмоциями тоже подпитывался и протянул бы еще очень долго. Ан нет, тебя угораздило пожалеть меня. Теперь мне осталось совсем недолго. Я уже и домой вернуться не смогу, у тебя здесь так и уменьшусь до ничего.

Я понял, что мой друг не заслуживает такого унизительного, во всех смыслах, конца. И попробовал хоть чуть-чуть рассердиться на него. Но жалость к стремительно уменьшающемуся бесу превысила.

Несчастный Акакий Акакиевич, тихонько подвывая какую-то потустороннюю похоронную мелодию, уменьшился сначала до метра, потом до пятидесяти сантиметров. Я взял его на руки и поставил на стол. И вот уже всего 20 сантиметров, 10, 5…

И тут я понял, что наконец избавился от кошмара, в котором жил последние месяцы. Как проснувшись, после дурного сна, и поняв что этого был только сон и теперь все будет хорошо, я мысленно отряхнулся и увидел мир новыми глазами. Меня разобрал смех. Я смеялся долго, смеялся с упоением, смывая с души остатки всей этой нелепости, которая приключилась со мной.

Когда я отсмеялся, я увидел на столе своего беса. Ростом он был по прежнему не более пяти сантиметров, однако больше не уменьшался. Он сидел на скатерти подвернув под себя по-турецки ноги. В руках он держал колбасную корочку и с видимым удовольствием ее обгладывал. Увидев, что я его наконец заметил, он помахал мне рукой и радостно засмеялся в ответ.

— Живем, дружище! — еле слышно пропищал он.

С тех пор бес так и живет у меня. Я устроил его очень удобно. Его коробочка стоит на подоконнике, так что он может наблюдать за тем, что происходит во дворе. А с другой стороны у него телевизор. Не могу же я лишить беднягу последнего удовольствия.

Моя жизнь вернулась в прежнюю колею. В магазинах меня перестали узнавать и снова стали обвешивать и обсчитывать. Но я не переживаю из-за этого. Я снова вернулся в нормальную привычную жизнь.

Вот только Акакия Акакиевича жалко…

Октябрь 2002.