Михаил Успенский - Приключения Жихаря (сборник)

– Унесу, унесу, – пообещал Жихарь. – Но где же нам взять широту и долготу?

– Достойный Жи Хан, это мое дело, – вмешался Лю Седьмой. – Когда я скучал у входа в ущелье Полуденной Росы, ожидая возвращения своих побратимов, я от нечего делать извлекал из рукава старинную бронзовую астролябию, на лазуритовом основании которой был начертан древними иероглифами девиз «Сама меряет, было бы что мерять». Я тогда собирался писать книгу о нашем путешествии и хотел приложить к ней карту. А своих записей я никогда не выбрасываю…

– Куда это вы собрались, сэр брат? – поднялся Яр–Тур.

– Везде вместе ходи! – сказал Сочиняй.

Лю Седьмой что–то объяснял Лешему, а тот согласно кивал.

– Нет, – сказал Жихарь. – Я пойду один.

– Вы не имеете права, сэр брат…

– Это вы не имеете права оставлять свои царства–государства, – сказал богатырь. – Возвращайтесь по домам. Смотрите за порядком и ждите. Я знаю, что делаю. Яр–Тур, ты мне сейчас не помощник. Ты на смертном рубеже.

Сочиняй, без тебя степь разбежится в разные стороны. Без мудрых советов брата Лю император наделает глупостей. А в Многоборье, старый неклюд, нынче только тебя и будут слушаться. Колобка с собой захвати… Если больше не встретимся…

Никто не возразил, признав правоту многоборского князя.

– Ну нет, я с тобой, – сказал Колобок и стал поправлять и потуже затягивать свои постромки на чужой шее.

– Два раза тебе повторять? – сказал Жихарь и собрался было ссадить круглого седока.

– А кто же тебе время в сундучке определять будет? – спросил Гомункул. – К тому же родни у меня нет, плакать некому…

– А Ляля с Долей? Изревутся ведь…

– Я тоже изревусь, если у них озорное детство затянется до бесконечности, – напомнил Колобок. – Невелика я тяжесть.

– Тогда прощаемся, – предложил богатырь.

– «При жизни друг друга жалеть, по смерти друг друга покидать» – в этой древней пословице заключена истина, – сказал Лю Седьмой. – «Жалеть друг друга» не значит только сочувствовать другим. Если человек устал, нужно дать ему отдохнуть, если он голоден, нужно накормить его, если он замерз, нужно согреть его, а если он попал в беду, нужно вызволить его. «Друг друга покидать» не значит не скорбеть о покойном. Но не следует одевать его в парчовые одежды, класть ему в рот жемчуг, приносить ему жертвы и жаловать ему поминальные предметы…

– А врагу можно положить в рот поминальный предмет? – спросил Жихарь и легко поднял над головой стальной сундучок.

Но никто не засмеялся.

В ущелье было тихо, удушливый дым стелился низко, не поднимаясь выше колен.

Тучи над головой чернели по–грозовому, но покуда сверху не падали ни капли, ни молнии. Жихарь пристраивал свой опасный груз то так, то этак, и все было неудобно.

Колобок время от времени забирался ему на плечо, вглядывался вдаль из–под ладошки и приказывал:

– Не кантовать!

– Беречь от сырости и прямых солнечных лучей!

– Осторожно, стекло!

– Держись правой стороны!

– При обстреле эта сторона улицы особенно опасна!

– Не влезай – убьет!

– Хранить в местах, недоступных для детей!

– С горки не спускать!

– Не сифонь! Закрой поддувало!

– Пользуясь лебедкой, не тяни за конец!

– Не оставляй секретных документов в местах, не обеспечивающих их сохранность и доступ к ним посторонних лиц!

– Хватит тебе, – сказал богатырь. – И без того тошно.

– Потому и кричу, что тошно, – оправдался Гомункул. – Если впереди кто есть – пусть бережется!

– Они как меня увидят, сами разбегутся, – сказал Жихарь. – Не забыли, поди, как я их тут бушлатом по зоне гонял.

– Кого гонял? – не понял Колобок.

– А паханов. Это такие, вроде людей… Хотели нам с Яр–Туром «прописку»

устроить. Я сперва–то не уберегся, два зуба потерял… А потом ничего, загнали их под нары. Потом еще много чего было – барак спалили, «кума» в женскую зону забрасывали, вертухаев в «петушатник» посадили… У них «петух», представь себе, ругательное слово! Слышал бы о том Будимир! Меня почетными наколками наградили – чистые дикари, блин поминальный… Теперь не выведешь!

– Авторитетами стали, – уточнил Колобок.

– Вроде того. Ай, даже вспоминать неохота, – скривился богатырь. – Мироед надеялся, что мы оттуда живые не выйдем… Вышли, как видишь, совершили все, что положено…

– Что же это за страна такая? Никогда не случалось сюда закатываться!

– Вот и хорошо, что не случалось: тут за хлебную пайку запросто могут голову оторвать. Я тоже нынче всю дорогу размышляю – что за страна? Не мое ли Многоборье таким было? Или еще будет?

По ущелью пошел низовой ветер, разогнал дым. Впереди тоже прояснилось, показались широко распахнутые железные ворота, столбы, с которых свисали мотки ржавой и рваной проволоки, длинные приземистые здания с узкими зарешеченными окошками.

– Никого не видно, – объявил Колобок.

– Это даже хорошо, – сказал Жихарь. – А то бы набежали – есть бацилла? Есть подогрев? Есть ханка? Должно быть, все здешние обитатели вслед за нами рванули в побег…

– Сто лет назад, – добавил Гомункул. – Тут все старое такое, трухлявое…

– Посмотрим, – сказал богатырь. Он свернул к ближайшему зданию, раскидал доски прогнившего крыльца, взялся за дверную ручку – ручка отвалилась, сама дверь упала внутрь.

– Действительно сто лет, – сказал Жихарь. – Только воняет…

Богатырь вошел в проход между нарами, поставил сундучок на пол, огляделся.

– Не задержались мы тут, – хихикнул он. – Из–за нас сюда даже хотели целое войско ввести на железньк ползунах.

Послышался какой–то шорох и гудение.

– Ай! – пискнул Колобок. – По мне кто–то ползет…

Жихарь мигом подхватил ношу, выскочил наружу, отбежал подальше и только тогда стал отряхиваться.

– Как же я забыл, – приговаривал он, с омерзением колотя ладонью по плащу.

– Клопы–то остались! Новых постояльцев дожидаются!

На ближайшем столбе уньшо висел колокол без языка. Жихарь толкнул столб рукой, желая уронить, но столб не упал, а из колокола кто–то запел:

– «Не такой уж горький я пропойца…» Хотя по голосу было слышно, что именно такой.

– Где же Мироед? – сказал Колобок. – Время–то поджимает…

– Да он сюда редко заглядывает… Его любимые места лежат подальше…

– Давай–ка бегом, а то… Жихарь подчинился и побежал, иногда перебрасывая сундучок из руки в руку.

– Что это, Жихарка?

– Это другой лагерь… А это печи… Тут людей жгли, на мыло переводили…

Дальше еще страшней…

Были там и деревья, увешанные скелетами, и многоместные виселицы, и железные клетки с обугленными костями, и непонятные, но страшные устройства, которые ничего хорошего явно делать не могли. На ветру звенели ржавые цепи, скрежетали зубчатые колеса, рассекали воздух исщербленные лезвия…