Андрей Белянин - Тайный сыск царя Гороха. Пенталогия

– Ну, это, может, и прокатит, коли козу заставишь жалобу написать, – поразмыслив, согласилась Яга. – Да тока дело выйдет неподсудное, а за штраф малый они тебе еще и в ножки поклонятся, чтоб отвязался!

– Бабушка! – едва ли не взвыл я. – Но вы ведь сами видите, циркачи это! Кроме них – некому!

– Всё на свете бывает… – философски выгнув подщипанную бровь, кивнула моя домохозяйка. – А тока в теперешний день с такими уликами – в лесу белок смешить, но уж николи не преступников на скамью подсудимых за штаны усаживать. И то прибавь, они ж ещё и не наши, не местные, Один раз промашку дашь, дык скоморохи тебя на весь белый свет так ославят – папу, маму проклянёшь за то, что родили!

– Ладно, был неправ, погорячился…

– С кем не бывает…

– Действительно, – успокоился я. – Так что вы предлагаете?

– Ну, перво-наперво надоть мне самой в ихний цирк скомороший сходить, представлению посмотреть, выводов настроить, конфеток ихних на экспертизу поболее насобирать. А ты, сокол, не поленись, доложи обо всём государю. Да тока таинственность соблюди! Не ровён час, вспылит батюшка самодержец, а как в балагане улик не сыщет, так на отделении и отыграется…

– Бабушка, ну не надо из царя окончательного самодура делать! – не выдержав, заступился я. – Всё понятно, сегодня же отправлю стрельцов на розыск человека с огнестрельной раной в ноге. Устанавливаем за ним слежку, но под бездоказательный арест не берём. Еремеев пусть почаще прогуливается в районе циркового шатра, при первой же попытке бесплатных раздач карамельных шариков добудет горсть-другую для экспертизы. Да, по поводу последней отрезанной косы никто заявлений не подавал?

– Нет, касатик, и зело мне сие подозрительно!

– Вы выражаетесь, как дьяк Филимон.

– По-учёному, – важно поправила бабка. – А и насчёт третьей косы одна мыслишка есть: что, если девку пропащую никто и не спохватится? Может, она сирота какая?

– Какая ещё сирота…

– Бедная… – дрогнувшим голосом протянула Яга. – Родители померли небось… У злой тётки жила, куска сладкого не видела, ласки материнской не знала, горючими слезами умывалась, в холоде спала, горькой обидой давилась, тумаками обедала и… и… и пожалиться-то некому-у-у…

– Не надо плакать, бабушка, – посуровел я, хотя и у самого комок подкатил к горлу. – Давайте адрес. Что за тётка, где проживает, чем занимается? Живо разберёмся…

Какую-то долгую секунду мы вопросительно глядели друг другу в глаза, пока абсурдность ситуации не стала очевидной.

Откашлявшись и отбросив лишнюю сентиментальность, наша неполная опергруппа вновь вернулась к рабочему обсуждению, когда в горницу вошёл Фома Еремеев. Стрелецкий сотник поклонился хозяйке, кивнул мне и без предисловий начал:

– Мы тут покумекали с ребятами, ты уж как хочешь, участковый, а тока циркачи это!

– Продолжайте, – победно развернув плечи, попросил я.

– Ну а какой же ещё злодей на всё Лукошкино сыщется, чтоб, ловко на руках бегая, ушёл?! Опять же на крышу столь лихо лазил, что и заметить не успели. А ещё ворота наши с разбегу взял!

– Ну и?…

– Ну, парни говорят, дескать, менять их пора да повыше ставить – энти уже второй человек перепрыгивает, – неуверенно резюмировал Фома, подумал и предложил: – А циркачей мы хоть сегодня повяжем. Ежели всей сотней разом пальнём, так и… Тока как-то противозаконно получается, государыня заругает.

– Хорошо хоть сам понимаешь, – сухо подтвердил я. – Садись, у меня тоже серьезные подозрения относительно этих скоморохов. В общем, план действий следующий…

Минут десять мы втроём сидели, переговариваясь самым заговорщицким шёпотом, так что даже первые весенние мухи старались жужжать потише, безрезультатно пытаясь подслушать секретно-оперативную информацию…

К Гороху я пошёл один. Яга, подцепив под локоток Еремеева, разнаряженной павой направилась в цирк. Билеты стрельцы достанут, даже если в балагане полный аншлаг на неделю вперёд. Место для милиции всегда найдётся… само… как по волшебству!

По пути едва не нарвался на дьяка Филимона Груздева. Самодеятельный ставленник государыни спешно улепетывал от кого-то вдоль улицы. В другой раз непременно бы поучаствовал в задержании, но не сегодня. Если он навязчиво попроповедует ещё пару дней – сам прибежит искать защиты в неродном отделении, вот тогда-то… Нет, я не злопамятный, но долгопомнящий.

У царского терема был вынужденно задержан двумя толстыми боярами. Оскорблять меня прилюдно давно никто не рисковал, так эти бородатые «тормоза прогресса» просто мирно беседовали в калиточке, торжественно соприкасаясь пузьями. Просить пропустить бесполезно – «важность» боярской беседы не позволяла даже взглядом отвлечься на подпрыгивающего милиционера. Пришлось обойти терем и через забор кидать Гороху в окно камешки, чтобы сам вышел и отворил.

С третьей попытки получилось. В смысле, цветное стекло не разбил, но царь высунулся едва ли не по пояс, обругал меня для приличия и громогласно велел поставить пред очи грозные! Вылетевшие стрельцы исполнительно сшибли болтливых снобов в канаву и на руках занесли мою светлость в «овальный кабинет». Только там я понял, почему охранники так усердствовали, – Горох был пьян практически в никакую! Хотя, наверное, нет, говорил он более-менее, а вот координация движений хуже, чем у пропившегося Буратино.

– Ваше величество, я всё понимаю, ну до ТАКОЙ-то степени зачем?!

– Русс-сс-кий ч-ловек нн-пивается с горю глубокво, – неторопливо пустился объяснять на пальцах царь, пока я кое-как усаживал его на скамью. С которой он столь же упорно норовил сползти на пол! – Либо с р-дости великой… Себе нн-льёшь?

– Ну и какое у вас горе или радость?

– Нн-никакого… От с этого и пью… от оды-ны-образности бытия! Так ты нн-не будешь? А за мм-моё зд-ровье?!

– Вы из меня дежурного собутыльника не делайте, и так уже государыня косится. – Я плюнул на всё и сел рядом с царём, вытянув ноги. – Слушаю. Записываю. Кайтесь.

– Оххх-тно. – Он приобнял меня за плечи и, тоскливо отпихнув тапкой пустой штоф, просветил ситуацию: – В сей день алк-голем я усерден был по пр-чине ннн-в-стр-б-ванн-сти! Понял, нет? Я ж никому не нн-ужен… Эй! Кому тут нн-нужен царь?! Млчат… ннни-кому не нужен. Всё есть, всё х-рошо, всё мирно, всё благ-денствуе-эт! Дума б-ярская – думает, царица м-мл…ладая – царицинствует, народ – трудится, враги, и те, заразы, не в-враждуют… Я туда-сюда, пробовал – не нужен я им! Вот сижу им на тттт-роне, и ладно. А у меня… может… з-дница болит уже просто так на ттт-рне сидеть! П-нимаешь?

– Понимаю.

– Тогда ск-жи, вот ты мне друг, да? Друг, в-верю… Я тебе нужен? В-зьми меня к себе…

– Да ради бога, – не подумав, ляпнул я, отвлекаясь на стук каблучков за дверями.