Борис Дмитриев - Вам возвращаю ваш портрет

– Благодарю Вас за радушный прием. Раки за столом и впрямь были необыкновенно хороши. Оставляем Вас с надеждой, что все лучшее еще впереди.

Царь достал из верхнего кармана штопаной во многих местах гимнастерки золотой перстенек, тот самый, который предназначался в качестве свадебного подарка для пулеметчицы и, прямо глядя комдиву в глаза, вручил со словами:

– Девочкам моим он все равно там не нужен, передайте, кому сочтете необходимым.

И взяв под руку, потерявшего ко всему интерес Александра, не оглядываясь, торопливо направился в таинственный лес.

Всякие времена переживала легендарная чапаевская дивизия, были в ее роскошной биографии блистательные победы, были и суровые дни тяжелых испытаний. Чего стоили одни только прощания с погибшими боевыми товарищами, когда казалось, что нет никаких человеческих сил становиться с винтовкой в строй и продолжать священное пролетарское дело. Но горе, которое накрыло чапаевцев в эту годину печали, нельзя выразить никакими словами, невозможно испить никакими страданиями. Отошел в мир иной, сказать по совести, сделав вид, что отправился на тот свет, самый пламенный герой революции, незабвенный Владимир Ульянов. В это невозможно без пол литры поверить, но очень скоро к удивлению всех обнаружится, что ничего личного в мире ином Владимир Ильич не забыл и покидать нас вовсе не собирается.

В Разливе пятый день кряду, без пробуда, без просыха Василий Иванович вместе с затянутым в кожаный френч комиссаром, заливал неподъемное горе единственно спасительной для русской души благодатью, никогда и никого еще не подводившим утешительным средством. Кашкет давно уже безжалостно опустошил все самогоноварильные точки, обшарил самые дальние закутки, где не брезговали сдабривать ядреное зелье паленым табаком, а иногда и куриным пометом. Выпито было все и денщик не имел даже малейшего представления куда отправляться, если комдив, оклемавшись, потребует водки. Самогонки в дивизии не осталось ни капли, хоть шаром, хоть тачанкой "вдоль по Питерской" прокати. Однако потенциальные силы между самогонным могуществом и телесным здоровьем Чапая оказались неравными. Врубившись очередной раз за страдальным, уставленным пустыми бутылками и надкусанными огурцами, пеньком, Василий Иванович сквозь шум головного прибоя неожиданно сообразил, что если срочно не остановиться, не осадить лихого коня, появится хорошая перспектива отправиться следом за Владимиром Ильичом, и скорее всего без фараоновских почестей. Ценой героических усилий он сумел разомкнуть оплывшие, словно губы у покусанной шмелями лошади, веки и увидел прямо под носом красно-черную траурную повязку на кожаном рукаве безутешного товарища Фурманова. Комдив ткнулся носом в эту трагических раскрасок тряпочку и далеко не командирским голосом просипел:

– Митька, пора завязывать, иначе дело труба, так можно и до коммунизма не дотянуть.

Дмитрий Андреевич горестно промычал в ответ:

– Сам чую. Я уже и на том свете, кажется, немного побывал. Пятки огнем горят, такое впечатление, что на раскаленной сковородке украинского гопака с какой-то меньшевичкой наяривал. Надо же такой гадости с бодуна померещиться.

Все эти тягостные дни денщик сиротливо отирался в прямой видимости безутешно скорбящего командира и периодически принимался выводить на неразлучной балалайке исходящее тоской "Сулико". Как только Кашкет обнаружил заметные признаки шевеления оживающего командира, он ракетой метнулся к пеньку, с готовностью разделить любые страдания, и услужливо поинтересовался, чем может пособить в годину печали. В шалаше уже дожидался загодя припасенный бурдючок с кисленькой сывороткой, откинутой от сквашенного бараньего молока. Запарена была и горная чудо-травка, которая среди понимающих в похмельной ботанике толк специалистов, называется "хвост аксакала" и весьма помогает с устатку. Эти, не единожды испытанные в суровых похмельях снадобья, были срочно востребованы, и сразу же после первых выпитых кружек в командирских мозгах наступило некоторое прозрение. Не так, чтобы вспыхнула радуга, вроде как после летней грозы, однако же забрезжил в разрывах обоих полушарий спасительный свет.

– Ну что, Дмитрий Андреевич, – поинтересовался срывающимся голосом Чапай, – будем считать, что прощание с вождем мирового пролетариата благополучно закончилось. Не приведи Господ, что-нибудь с Троцким или Фрунзе на днях приключится. Я хоть и полный Георгиевский кавалер, но чую нутром, не совладаю с собой, забегу в кушери. По мне, теперь лучше в атаку на капелевцев сходить десять раз впереди эскадрона, чем с одним вождем на всю жизнь расставаться.

Комиссар, несмотря на горящие в точке паровозного кипения трубы, нашел в себе силы изобразить удивление и выразить партийное непонимание.

– Похоже, Вы вчера были не очень внимательны, боевой мой товарищ Василий. Я ведь поставил и Вас, и Люсьену в известность, что прощание с Владимиром Ильичом отменяется категорически. Из центрального комитета получена секретная директива с постановлением руководства партии зарезервировать и сохранить вождя всех угнетенных народов для вечного пребывания поблизости с нами. Большевики поднялись на революцию во главе с Ильичом, вместе с ним и завершат это великое дело. Да и сам рассуди, ну какой к чертям коммунизм без товарища Ленина, это все одно, как тачанка без пулемета.

Чапай с некоторым здоровым подозрением выслушал вдохновенно слово полномочного представителя пролетарской партии, отпил еще для страховки четверть кружечки кислой бараньей сыворотки и закусил в раздумье зубами усы. Через пару минут решительно сплюнул прокуренную щетину и принципиально спросил комиссара:

– Это Вы от себя сейчас гоните, или так в "Капитале" написано? Может накатите на всякий случай для бодрости соточку, слишком фантазия у Вас разгулялась, эдак может совсем не в ту степь занести. Иногда на поворотах попридержать не мешает коней, – и уже как бы для себя самого, еле слышно, с чувством добавил, – на глазах теряем даже закаленных залпом Авроры людей, похоже, уже третьего комиссара белка накрыла.

Фурманов немедленно встрепенулся, подтянул портупеи, потрогал для чего-то притороченный к заду наган и по- партийному четко отреагировал:

– Вы, товарищ комдив, со своими фантазиями не шибко балуйте. Я Вам про секретные партийные директивы, а Вы мне про белку, на дурку советскую власть с насмешкой размениваете. Если так дальше дело пойдет, не сподручно нам будет в одной упряжке до коммунизма корячиться. В последнее время в партком регулярно поступают сигналы, что командир не твердо держится линии партии. Я понимаю, что дружба обязывает, но ведь революция, согласитесь, обязывает вдвойне.