Надежда Первухина - Курортная зона

— Это издержки твоей специальности. Что может быть традиционнее убийства?

— При желании я могла бы тебе составить предметный ряд. Но для этого я слишком устала.

— Для усталого человека ты выглядишь чересчур агрессивно.

— Я всегда так выгляжу, дорогой мой.

— Послушай меня, Зульфия! Ты не должна упрекать его! Сердце мужчины пусто, как старая мечеть, и мужчина сам не ведает, какого бога там поселить…

— Не кощунствуй, Фирюза! Свой блуд ты прикрываешь лживыми речами, но я более не потерплю такого! Защищайся, если сможешь!

— Мой любимый момент, — прочувствованно сказал Нарик, глядя на экран, где две закутанные в черные одеяния дамочки принялись неумело, но энергично размахивать ятаганами. — Такие спецэффекты!

Одна дамочка отсекла другой руку по плечо. Кровь выхлестнула как из нового брандспойта и залила половину экранного пространства. Лариса презрительно скривилась и аккуратно выплюнула в чайную ложечку изжеванную кедровую иголку.

— Примитивно, — только и сказала отравительница.

— Ты в ужасном настроении, Черная Мамба. Обычно ты относишься к моим невинным развлечениям с большим терпением. А фильм все-таки интересный. Там еще появляются дети.

— Неужели? У убийцы?

— И у начальницы. И они долго выясняют, от кого кто рожал.

— Ну что тут скажешь…

— О Фирюза! Ты клялась мне в дружбе и предавала меня за моей спиной! Пусть простит тебя Пророк, а я простить не могу!

— Зульфия! Пощади меня ради моего несчастного ребенка!

— Я сама воспитаю твою дочь, Фирюза! Она никогда не узнает, какой подлой тварью была ее продажная мать!

Лариса проявила усталую заинтересованность:

— Кто кого убьет в конце концов? Зульфия Фирюзу или наоборот?

Нарик победно усмехнулся. В такие моменты он казался Ларисе младенцем с усами.

— Решение не такое лапидарное, — заявил кинолюбитель. — Фирюза и Зульфия объединяют усилия против злосчастного общего возлюбленного.

— Каким образом?

— Они совершают вместе с ним паломничество в Медину и сбрасывают сладострастника с верхушки самого высокого минарета. Он летит три минуты под старую фонограмму “Энигмы”. Рапидная съемка. Первоклассный эффект.

— Да, Нарик. ты серьезно болен этой чушью. Но у твоей Червониевой клиническая картина куда более неблагоприятная. Чтоб такие сценарии писать, надо обладать особым психическим сдвигом.

— В какой-то мере ты права. Чай остыл, между прочим.

— Послушай меня, Зульфия…

— Нам не о чем больше говорить, Фирюза! Я проклинаю тот день, когда дала тебе слово верности и присягнула служить тебе! Лучше сгинуть в страстном ложе песков пустыни, чем вновь и вновь заглядывать в твои лживые глаза!

— Ты ничем не лучше меня, сестра! Ты также услаждала его чресла и припадала губами к его мощному животворящему источнику. Пусть же эти губы выжжет клеймо позора!

— А-а-а!

— О-о-о!

Снова восьмиминутная драка, сопровождаемая тяжелым чувственным дыханием дублерш, коим выпала суровая доля озвучивать воинственных Фирюзу и Зульфию.

— Клиника, — опечаленно покачала головой Лариса.

— К слову сказать, Мамбочка, мы все со сдвигом. И ты можешь первой бросить в меня камень, если Уже перестала принимать мединал.

Лариса пасмурно посмотрела на товарища по оружию.

— Не издевайся надо мной, Нарик, — тяжело сказала она. — Ты знаешь, что у меня есть сны.

— Сны есть у всех.

— Такие, как у меня? — Лариса дернулась на софе. — Если б у всех были такие сны, большая часть мирового населения поселилась бы в домах скорби.

— Ну, не все так мрачно.

— Все, Нарик. Именно все.

— Махмуд, повелитель моего сердца, огонь моего лона! Клянусь ризами Пророка, что никогда не имела я склонности к ложу другого мужчины! И на небесном совете суждено было так, чтоб я исполнила волю неба и стала твоей пери. Ты приходил ко мне во сне, не видя твоего лика, я преисполнялась нежностью к тебе, меня повергал в истому твой взор и наполнял негой твой голос…

— Нарик, если ты сейчас же не выключишь это, я разобью экран.

— Я уже говорил, что ты агрессивно настроена?

— Говорил.

— Тогда не буду повторяться. И не буду подвергать свою технику опасности твоего безжалостного воздействия. Бедная Червонцева! Благо тебе с ней не встретиться.

— Как знать, — парировала Лариса.

— Ты же не убиваешь женщин.

— Ради этой писательницы-сценаристки я могу пересмотреть свои принципы. Спасибо за чай, Нарик.

— Не стоит. Если учесть, что ты его и не пила толком… Впрочем, у меня ничего не пропадет. Добавлю в чай дихлофоса и карболки и вручу соседке снизу в качестве универсального средства от древесного жучка. Бедная старушка весьма на этого жучка ополчается.

— Ты все равно гений чайного искусства. — Лариса ободряюще погладила Нарика по плечу. — Тебе бы не аманитин с мускарином смешивать, а обучать московских гейш искусству чайной церемонии.

— Я подумаю над этим, — усмехнулся Нарик. — Кстати, грибы — это пройденный этап. Сейчас другой заказ приходится выполнять.

— Какой? — напряглась Лариса.

— Я полагал, ты в курсе. — Бледное нездоровой бледностью лицо Нарика перестало быть беспечным.

— Нет.

— Наш общий шеф недавно заявил, что некие лояльные к его и нашей общей деятельности структуры желают принципиально изменить характер изготовляемой и используемой нами продукции.

— А именно?

— Говорят, больше не будем заниматься “косметикой”.

— Непродуктивно?

— Не оправдывает себя в большинстве случаев последних заказов.

— Неужели? — хмыкнула Лариса. Лицо ее сейчас напоминало плотно захлопнутые двери.

— Именно. Не все заказанные такие дурачки, как Немов, — захотят понюхать новый аромат или там помаду для жены-любовницы выбрать. А наша пудра и лак для ногтей годятся разве только трансвеститов приканчивать: какой нормальный мужик “на пробу” мазнет себе ноготь нашим лачком, а? Чтоб потом у него этот ноготь отвалился. Вместе со спинным мозгом.

Лариса задумчиво полюбовалась собственным неброским маникюром — выращенные при помощи революционной цитотехнологии Нарика ноготки смотрелись абсолютно как натуральные. Даже чуть лучше, чем натуральные, которые Лариса утратила напрочь, в начале своей карьеры попавшись в лапы нехороших крутых ребяток, любящих эксперименты с серной кислотой и паяльной лампой. Где теперь те ребятки, где их экспериментальный кислотно-паяльный гараж, знала только Лариса. И тот экскаваторщик, который за штуку баксов за ночь воздвиг над памятным гаражом неколебимый курган из шлака и щебня. То, что любители паяния и выжигания на момент насыпания кургана находились в гараже и даже выглядели живыми, — это детали.

Лариса Бесприданницева не была злопамятной. Она была просто злой. И память у нее имелась отменная.