Надежда Первухина - Курортная зона

И что сейчас ей на своей гладкой коже придется испытать, что такое Суд Чести морферов.

Будь они неладны.

— Я клянусь говорить правду, только правду и ничего, кроме правды.

— Мадам, это не обязательно.

— Говорить правду не обязательно?! Оно и видно. Ребята, вы круто устроились…

— Клясться не обязательно. Поскольку вы являетесь человеком, Суд морферов не требует с вас никаких клятв.

— Но правду тем не менее говорить надо? Ларисе показалось, что Глас Правды чуть растянул губы в улыбке:

— А то как же.

— Ладно, — кивнула Лариса. Ее нерешительность и заторможенность бесследно испарились. А то, что она стояла полуголой замарашкой перед такой обширной аудиторией, ей было глубоко акцидентно. То есть по фигу. — Но на колени я не встану, не хватало еще простыть…

— Все. что от вас требуется, — отвечать на мои Вопросы, сударыня.

Лариса опять кивнула и позволила себе усмешку:

— А вы поверите моим ответам?

— Это уж нам решать, — буркнул Глас.

— Само собой. А как же. Ведь поверили вы этому типу… Этому…

— Сударыня, все, что от вас в данный момент требуется, — это правдиво отвечать на вопросы. Вы поняли?

— Oui, monsieur.

— Bien. Вопрос первый. Вы можете вспомнить, какой халат был одет господин Ежинский в тот день когда вы, по его словам, делали ему…

Ларису словно тряхнуло током от внутреннего ликования:

— Не могу вспомнить! Потому что не видела никакого халата! И самого Ежинского не видела! Номер был пуст, когда я начала перестилать постель, а потом кто-то задрал мне униформу и присосался к заднице Этот кто-то был невидим, но вел он себя препогано. Я не терплю, когда ко мне лезут под юбку, да еще без моего согласия. Не знаю, был ли этот наглый невидимка князем Ежинским, но уверенность в этом у меня есть.

— Почему?

— У меня прекрасно развито обоняние и отличная память на запахи. А то, как благоухают подмышки вашего князя крови… Однажды почуешь — век не забудешь. И от всех его показаний воняет так же! Я не занималась с этим выродком оральным сексом! Вообще не занималась с ним сексом! Он меня просто оклеветал! Как оклеветал и князя Жупаева! И барона фон Вымпеля! Потому что именно они прибежали в мой коттедж в ту ночь, когда этот мерзавец меня изнасиловал. Да, изнасиловал, а не “имитировал насилие по моей просьбе”! Я приняла снотворное — легкое, но, правда, несколько таблеток…

— Почему вы приняли снотворное?

— Не могла уснуть, — мрачно ответила Лариса. — На хрена ж его еще принимать.

— Почему вы не могли уснуть?

Ларисе вспомнился ее безотчетный страх, ее ощущения того, что помимо нее в домике кто-то есть…

— Мне показалось, что в моем коттедже я не одна. То бишь кто-то невидимый таращится на меня из душевой кабины. Знаете, после того как какой-то невидимка конкретно домогался вашей задницы, сон не бывает крепким. А мне нужно было выспаться. Я рано вставала по утрам для работы в бельевой.

— Итак, вы приняли снотворное и уснули…

— Да. А проснулась оттого, что мои руки привязаны к спинке кровати и какой-то вонючий тип елозит на мне и старается сунуть в меня свой хр… пенис, несмотря на мое сопротивление. Мне было противно, но, видимо, из-за воздействия снотворного я не могла как следует сопротивляться…

— Вы узнали в нем князя Ежинского? Или было очень темно?

— Темно, конечно, было, — язвительно отозвалась Лариса. — Только узнать в нем человека я не успела. Когда он сделал свое дело, то стал медведем.

— Протестую! — возопил Ежинский.

— Протест отклонен. Продолжайте, госпожа Данникова.

— Я звала на помощь. Почему-то от моего крика в комнате зажегся свет. Медведь начал носиться как угорелый, а я заметила, что он избегает зеркал. Я схватила зеркальце и стала пускать на него зеркальные блики — не знаю, почему это взбрело мне в голову. Я очень была зла на него! И очень обрадовалась, когда увидела, что его шкура вспыхивает синим пламенем, когда на нее попадает блик от зеркала! А потом он преобразился.

— В кого?

— В огромного жука. И. похоже, собирался меня сожрать…

— Да кому вы верите! — раздался вопль Ежинского. — У нее были галлюцинации от приема донормила!

— Князь, — повернулся к Ежинскому Глас Правды, — а откуда вам известно, какое именно снотворное приняла в ту ночь госпожа Данникова?

— Я… я просто предположил!

— Не просто! — крикнула Лариса. — Ты прятался в моей комнате, видел, что я пью, и ждал, когда усну! Ваша честь, рассудите, стала бы я принимать снотворное, да еще в таком количестве, если б планировала вместо сна ночь бурного секса? Вызовите Жупаева и барона, они подтвердят, что все было так, как я рассказываю!

— Конечно! — расхохотался Ежинский. — Они же с тобой в сговоре, la putain! Шлюха!

— Прекратите, князь. Вам уже было предоставлено слово, и вы сказали все, что нужно. Не усугубляйте. — Это высказался Глас Чести.

И тут Глас Правды ошарашил всех:

— Я прошу у Высокого Суда разрешения немедленно и прилюдно освидетельствовать кожу господина Ежинского!

— На предмет?..

— Ожоги, — растянул губы в нечеловеческой улыбке Глас Правды. — Ожоги от зеркального блеска. Как известно, мы, морферы, стараемся их не получать, потому что такие ожоги, хотя и заживают быстро, крайне для нас болезненны из-за малоизученного пока процесса реструктуризации атомных цепочек. Если кого-то интересуют научно обоснованные подробности взаимоотношений морферов и зеркал, я рекомендую обратиться к исследованию доктора honoris causa Герхарда Оболенцева “История происхождения амальгамофобии морферов. Влияние данного феномена на формирование человеческих легенд о вампирах”. Да-с… Но вернемся к нашей проблеме. Проблема же состоит в том, что после “зеркальных ожогов” у всякого морфера остаются шрамы. Не поддающиеся регенерации и не исчезающие даже после смены основного облика. Госпожа Данникова, припомните, в каких местах вы больше всего подпалили шкуру вашего медведя-насильника?

Лариса поняла, что сейчас от ее памяти зависит ее судьба. Господи, если б она могла точно вспомнить! Но ведь она же не прицельный огонь вела из снайперской винтовки, а всего-навсего зеркальцем размахивала!

— Я не ручаюсь за точность, — сказала она. — Но, кажется, больше всего я задела ему плечи и спину. Потому что он от меня носился по комнате, как бешеный пингвин.

Глас Правды тут же нашелся:

— Охрана! Попрошу помочь господину Ежинскому раздеться до пояса. Ах, он сопротивляется? Тогда разденьте его сами. И выведите в центр зала.

С Ежинского уже слетел весь лоск. Он визжал, матерился на трех языках, требовал опротестовать действия Суда и распустить собрание. Однако его вопли пропали втуне. Его раздели, и Глас Правды внимательнейшим образом осмотрел торс князя.