Андрей Белянин - Трилогия Багдадский вор

Потомственный русский дворянин, гражданин современной России, не уловимый никем Багдадский вор Лев Оболенский бодро шёл по пустыне в новых тапках, пёстрой тюбетейке на голове, с кожаным мешком за плечами. В мешке бултыхались кувшин с водой, пара лепёшек, козий сыр и облепленные крошками козинаки. Старая ведьма основательно собрала его в дорогу, указав маршрут и пеленг относительно собственной тени. То есть, по идее, часа через два он должен был выйти на караванную тропу.

Он на неё и вышел, бодрый, взмыленный как лошадь, но твёрдо стоящий на ногах и уверенный в завтрашнем дне. Неспешный караван пришлось ждать недолго, но те, кто пришли, заявились с другой стороны и направлялись в Багдад. Они с удовольствием послушали Лёвин трёп о последних событиях в городе, оставили ему немного баранины и кусок халвы, а потом двинулись дальше.

Наши (то есть Ходжа, Ахмед и Рабинович) изволили прибыть скорее уже к обеду. Оболенского встретили, как покойника… Нет, не в смысле воскресшего зомби, а с радостью и слезами, ибо друзья уже похоронили исчезнувшего в пустыне голубоглазого внука популярного стихотворца… Лев даже собирался по-товарищески отвесить обоим подзатыльники за столь скороспелые «похороны» своей царственной особы, но тут выяснилось, что Джамиля в караван не пребывала. Вот здесь стоило впервые встревожиться по-серьёзному…

– Вай дод, пустыня велика, – небрежно пожал плечами караван-баши, когда к нему бросились за советом. – Если верблюдом управляла женщина, то в чём можно винить животное? Всё в воле Аллаха… Она была чьей-то женой, сестрой или рабыней, нет? Тогда ваше горе недостойно мужчины, в мире много других девушек. Мы не будем останавливать верблюдов…

– Ахмед, успокой нашего неровно дышащего друга, – сквозь зубы попросил домулло и вернулся к разговору. – Дело в том, почтеннейший, что эта глупая молодая женщина не просто вдова, потерявшая мужа, а волшебная пери по имени Самрагауд эй Зуль-Зуль, спустившаяся с небес и знающая секрет сокрытия тысячи кладов, каждый из которых не вывезти тысячей караванов!

– Значит, одному моему каравану не вывезти и подавно, – мудро ответили зарвавшемуся Насреддину. – Мы не будем останавливать верблюдов. Я всё сказал…

Насреддин поклонился и отошёл в сторону, дабы вовремя отодрать башмачника от пышущего праведным гневом Оболенского. Благородная душа и врождённое уважение к женщине периодически ставили нашего героя в позу романтичного Рыцаря Печального Образа. В большинстве случаев этот романтизм и кончался самым печальным образом, выходя Льву боком, но он ничего не мог с собой поделать. Тот факт, что его возвышенное сердце вовлекало в нежелательные проблемы весь их мужской коллектив, обычно во внимание не принимался…

– Ходжа, пусть он отпустит мою ногу, это уже не смешно… Вцепился, как кот в талию любимой тёщи! – едва не рыча от бессилия, бурчал русский парень, размашисто следуя в конец каравана. Нагрузка на левую ногу в виде накрепко обнявшего её Ахмеда на скорость шага не влияла никак…

– Лёва-джан, – семеня следом, уговаривал домулло, – ты знаешь меня не первый день, поверь – мне, как никому, близки высокие порывы твоей необъятной души! Но хоть на миг внемли горькому голосу разума – мы не найдём её в пустыне… Вай мэ! Я охотно верю, что эта луноликая вдова всепожирающего злодея чиста, как тянь-шаньский снег, и невинна, как дочь муллы. Но это ли достойная причина, чтобы рисковать ради неё головой?! Даже тремя головами! Твоя, естественно, не в счёт, ты – герой-спаситель, голубоглазый батыр с вороватыми руками, но весь милый, как ручной тигрёнок… А как же я? А несчастный Ахмед, измученный отсутствием жены и любовной ласки? А доверчивый Рабинович, которого ты наверняка намерен припахать к перевозке своей изящной Джамили, может просто не вынести тягот и лишений такого похода?! И не вздумай посылать меня к шайтану, в самую прямую из кишок, только за то, что я сказал тебе правду!

Ответа он не дождался. Оболенский с несвойственной ему самоуглублённостью вообще отказался от дебатов. Он даже не посмотрел на Ходжу, а тощего башмачника отцепил, просто как следует тряхнув ногой. Вот с осликом Оболенский беседовал долго… и молча. Нагруженный двумя хурджинами, Рабинович деловито трусил за последним верблюдом, а наш герой остановил его, поймав за узду. Опустился на колени, тихо гладил по шее, смотрел на собственное отражение в трогательных глазах лопоухого любимца, чесал ему нос и не говорил ни слова. Как они друг друга понимали, не перескажет никто… Но когда Лев встал, верный Рабинович побежал за ним, как собачонка, даже не оглянувшись на убитого изменой Насреддина!

– Уходят… – неуверенно вздохнул Ахмед, озираясь на мрачного домулло.

– И пусть идут своей дорогой!

– А мы?

– А мы пойдём своей.

– Куда?

– За ними, – сурово отрезал бывший визирь и первым пустился догонять удаляющуюся парочку.

В караване их эскападу приняли с чисто арабским равнодушием. «В вере нет принуждения»… хочешь уйти – уходи, пустыня большая, как кладбище, места всем хватит. То есть караван-баши был прав, никто не стал ради них останавливать верблюдов…

Превосходство мужской дружбы над женской заключается в определённой сдержанности проявления чувств. Когда спутники догнали Льва, они просто пошли рядом, не вдаваясь в извинения, объяснения или психологический анализ такового поступка. Всё просто, пришли и пришли, со стороны Оболенского тоже не ждали счастливых подпрыгиваний, объятий и умилённых слёз.

Дружба – понятие добровольное, в доказательствах не нуждающееся, а излишняя слащавость только придаёт ей запах распада… Поэтому сначала шли молча, а потом заговорили так, словно прервали беседу буквально пару минут назад:

– Я сам усадил её на верблюда и дал ему под зад! Куда бы эта скотина двугорбая ни унесла её ночью, днём он должен был озаботиться поисками воды. Говорят, животные чувствуют её на расстоянии…

– Воистину так. Следовательно, она может оказаться в том оазисе, где мы видели шайтана, либо вернуться за тобой к той старой ведьме, потерявшей последние зубы, так?

– Скорее всё-таки в оазис… У бабульки там сейчас такая разруха – лет на пять капитального ремонта и уборки всей прилегающей территории.

– Там тоже был самум? – влез Ахмед.

– Хуже, – вынужденно признался Лев. – Там был я…

– Вай дод, Лёва-джан, тебе никто не говорил, что такого разрушительного джинна, как ты, нельзя было выпускать из бутылки!

– Кстати, о бутылках, а у нас случайно…