Андрей Балабуха - Человек человеку — кот

— Что за дизайн задних лап? — спросил Шаронов вместо приветствия. — Зачем столько шерсти вокруг голени? Как от мамонта подставки.

При виде Павлова «двойка» слегка оживилась и подошла к решетке ближе. Завлаб Борису приветственно махнул и протянул руку Шаронову.

— Здравствуй, вообще-то, уважаемый коллега. Как жизнь собачья?

— Привет, привет. Жизнь, уважаемый коллега, полосатая. По четным продольно, по нечетным поперечно. Спасибо, что спросил. Давай, не увиливай, а обоснуй свои лапы. Толстые.

— Ты чего явился? Издеваться надо мной пришел?

Шаронов одарил Павлова насмешливым взглядом.

— Слышал, у тебя серия идет на мясо. Ну, я и… Пока не… Ладно, колись, на сколько процентов эта штука — «Клинок»?

— Физически на все сто. Слегка вправили мозги и сменили окрас. Так что лапы, которые столь возбуждают тебя, — родные, от базы.

— И что там прячется, в шерсти?

— Этот красавец уже нагулял восемьдесят кило, а если раскачать мышцы по-боевому, имеет право до девяноста. Представляешь, какая мощная конструкция нужна, чтобы удержать его, когда он висит головой вниз?

— Зачем висит? Где?!

— Да где угодно. На дереве, на столбе… Где можно зацепиться когтями задних лап. А передними врага за глотку — хвать! Или по голове — бац! Ну и вообще, так спускаться удобнее.

— О-па… — восхитился Шаронов. — Тогда да. В целом одобряю. На уровне идеи. Но это ты не сам придумал. Есть такой у кого-то из виверровых. Прибамбас.

— Угадал. Мы подсмотрели сустав у гинеты, стопа выворачивается на сто восемьдесят. Только гинета-то — крохотулька, а тут целый кошачий Терминатор. Сочленения выглядят мощно, но устрашающе. Так что эти перья для отвода глаз.

— Разумно. И все равно — не дизайн, — ввернул Шаронов.

— Я не могу переделать лапы, — сказал Павлов твердо. — Это же вмешательство в платформу. Сам понимать должен, такие серьезные изменения в опорно-двигательном сразу потянут за собой психику. А мы и без того умучились ее балансировать. Нет, лапы — не буду. Ничего уже не буду…

— Тоже правильно, уважаемый коллега. Все равно кирдык.

— Это кто говорит? Шеф? Поэтому ты здесь? Явился, так сказать, донести точку зрения? Сердечно благодарен! А то непонятно, что кирдык! Вот ведь угораздило! У них там, наверху, семь пятниц на неделе. Сначала требовали, чтобы к осени кровь из носу была гражданская версия «Клинка», а теперь им как бы и не надо. Передумали. Но я-то серию — что? Запорол! Слил! Хочешь сказать, меня погладят по головке? Как же! Не в той системе трудимся… Спасибо, уважаемый коллега, что прибыл вестником грядущих наслаждений!

— Не рычи, — попросил Шаронов. — Я от себя лично. Мне и вправду интересно, чего ты тут. Нам вообще надо как-то… Плотнее. Ну, я интересовался, конечно, твоими делами. Так что осведомлен. В общих чертах… А меня вот подзабыли в «кошкином доме»! Какие у твоих подчиненных были рожи, когда я зашел!

— Гордись, — посоветовал Павлов.

— И буду! — сказал Шаронов с чувством. — Кошатники, блин. Думаешь, не знаю, что меня твоя мелюзга Шариковым зовет? Юмористы! Ну какой я Шариков?! А?

«Вот заело беднягу», — подумал Павлов. В отличие от многих коллег, он к Шаронову относился ровно. Может, потому что тот был ему совершенный антипод: пробивной дядька с установкой всё делать по максимуму. Такой подход к работе сказывался на результатах — не раз и не два шароновская лаборатория плодила совершенно жутких выродков, от которых шарахались даже самые отчаянные проводники. Тем не менее, когда пошло в серию изделие «Капкан» для охраны спецобъектов, Шаронов отхватил Госпремию. Крошечная зверушка, собранная на платформе фокстерьера, гарантированно с одного укуса гробила вражеского диверсанта. А потом из института случилась утечка. И когда за рубежом оказались данные по «Капкану», на вооружение натовского спецназа тут же поступили кевларовые гульфики.

У Павлова тогда слетела с разработки очень интересная разведывательная модель. Вероятный противник, убоявшись русского военного зверья, начал отгонять от своих баз всё, что размерами превышало клопа. И милые кошечки безобидной внешности — каждая по цене вертолета — стали нерентабельны. Павлов с горя чуть не запил.

Шаронов, напротив, даже глазом не моргнул. И выложил на бочку документацию по проекту «Рубанок» — до того зубастому, что его у завлаба отняли и страшным образом засекретили. А действующую модель изделия усыпили от греха подальше. Слишком она лихо рубала направо и налево. Самого же Шаронова представили к ордену и попытались сделать замдиректора. Шаронов заявил, что должность сучья, а у него на подходе уникальный охранно-заградительный комплекс «Тиски» — готовьте еще Госпремию, ребята. Поговаривали, что вояки тогда заметно сбледнули с лица. Им и «Рубанка» хватило по самое не могу.

Именно Шаронов подбросил коллеге Павлову дельную мысль завязать с кисками и заняться кошками. «Бросай свою мелочевку, — сказал он. — А то ведь помрешь в безвестности. Нужно учитывать конъюнктуру. Сейчас подходящее время спроектировать бойца. Универсального солдата. Вырасти здоровенную тварь. Закамуфлируй. Оснасти всякими прибамбасами. И главное — научи ее человека слушаться. Конечно, если это в принципе возможно. И будет тебе госзаказище. И цацки всякие, прямо как у меня. Потому что кошка твоя окажется в бою круче, а по жизни удобнее собаки. Это даже военные сразу поймут».

Много позже, сдавая опытную партию «Клинков», Павлов вспомнил тот разговор и понял, что годами отгонял от себя мысль — а ведь придумал-то всё Шаронов! Одна брошенная вскользь фраза «оснасти всякими прибамбасами» задала изделиям столько важнейших тактических характеристик… И сустав тот самый подсмотрели, конечно, у гинеты — но кто сказал, что вообще надо искать, смотреть, выдумывать? Без такого направления конструкторской мысли полосатики выросли бы просто большими сильными кошками. Шароновские «Тиски» давили бы их как котят. Давили и ели.

Полосатики в серию пошли. Их уже опытный завод наклепал почти тысячу.

А рыжикам — опять Шаронов угадал — кирдык!

— Ты не Шариков, — сказал Павлов. — Утешься. Ты хороший.

— Да. Есть во мне такая фигня, — согласился Шаронов, снова рассматривая Бориса. Тот с демонстративным — чересчур — безразличием мыл себе за ушами. — У-у, пуфик с лапками… Спустить бы на тебя моего бабайчика… Посмотреть.

У Шаронова дома жил молодой туркменский алабай. Звали его в рифму — Бабаем. Шаронов уверял, что туркмен на самом деле не пес, а тот самый Ёкарный Бабай, только пока еще в начальной фазе развития — вы погодите, он вас научит родину любить. На прошлой неделе Бабай приступил. Чуть не загрыз соседского немца, который его маленького несколько раз бил. Припомнив детские обиды, здорово отдубасил матерого зверя и погнал. Овчар на ходу обкакался, и это его спасло — от двух-трех кусков дерьма Бабай увернулся, но потом схлопотал увесистый шмат прямо в нос, сбился с курса, врезался в хозяйский «Мерседес» и помял крыло. Страховщикам Шаронов честно доложил: машину ударила собака. Те не поверили.