Артур Дойль - Дезинтегратор

Профессор Челленджер был в прескверном настроении. Стоя у дверей его кабинета, я слышал, как голос профессора гулко разносится по всему дому:

— Да, безусловно, второй ошибочный звонок. Второй за сегодняшнее утро! Вы воображаете, по-видимому, что вмешательство какого-то идиота, сидящего на том конце телефонного провода, должно отвлекать учёного от важной работы? Я не потерплю этого! Немедленно пошлите за управляющим! А, это вы и есть? Тогда почему вы не управляете! Вы ухитряетесь систематически отвлекать меня от работы, значение которой не под силу вашему пониманию. Я желаю говорить с главным распорядителем. Он отсутствует?! Как и следовало ожидать. Я привлеку вас к суду, если это снова повторится! Ведь выносили же обвинительный приговор хозяевам, державшим слишком голосистых петухов! Да, я добился их осуждения. А если им, так почему же и не «авторам» телефонных звонков, если они без толку трезвонят? Все обстоятельства дела ясны. Письменное извинение? Очень хорошо, я рассмотрю его. Доброго утра!

Вот тут-то я осмелился войти в кабинет. Момент оказался весьма неблагоприятным. Я предстал пред Челленджером, когда он повернулся от телефона. Огромная чёрная борода ощетинилась, могучая грудь высоко вздымалась от негодования, серые глаза испепеляли меня. А ведь он всего лишь изливал остатки своего гнева!

— Проклятые, ленивые негодяи! За что только им деньги платят! — проревел он. — Мне было слышно, как они смеялись, пока я излагал вполне справедливую жалобу. Они сговорились изводить меня. А тут ещё являетесь вы, мой юный друг, чтобы завершить злополучное утро! Разрешите спросить: вы здесь по собственному почину или же ваша паршивая редакция поручила проинтервьюировать меня? Как друг вы пользуетесь особыми привилегиями, но если вы явились как журналист, я вас выставлю за дверь!

Я уже шарил в кармане, ища письмо МакАрдла, как вдруг в памяти Челленджера всплыла ещё одна свежая обида. Он взрыхлил большими волосатыми руками гору наваленных на письменном столе бумаг и наконец извлёк оттуда газетную вырезку.

— Вы были достаточно благожелательны, упомянув обо мне в одном из недавних вечерних выпусков, — сказал он, потрясая вырезкой. — Вы начали один из абзацев со слов: «Профессор Дж. Э. Челленджер, один из наших величайших современных учёных…»

— Ну и что же, сэр? — спросил я.

— К чему эти одиозные определения и ограничения? Не назовёте ли вы мне тех других выдающихся людей науки, которых вы ставите наравне со мной или даже выше меня?

— Я выразился не лучшим образом, сэр. Конечно, мне следовало сказать: «величайший современный учёный», — согласился я. Собственно, таково было и моё искреннее мнение.

Слова мои сразу привели его в хорошее настроение.

— Дорогой друг, не думайте, что я слишком требователен, но человек, окружённый сварливыми и бездарными коллегами, вынужден становиться на свою собственную защиту. Самоутверждение чуждо моей натуре, но приходится отстаивать себя. Присаживайтесь. Какова цель вашего посещения?

Надо было умело подойти к ней, ибо я знал, что достаточно малейшей неловкости — и лев снова зарычит. Я достал письмо.

— Можно мне зачитать вам это, сэр? Оно от моего редактора МакАрдла.

— Припоминаю этого человека. Не худший образчик породы газетчиков.

— Во всяком случае, он глубоко восхищается вами и, нуждаясь в высококвалифицированном специалисте для расследования какого-либо вопроса, каждый раз неизменно обращался к вам.

— Что ему угодно?

Поддавшись на лесть, Челленджер напыжился, словно распустивший хвост павлин. Он уселся, положив локти на стол, сложил свои руки гориллы, выставил вперёд бороду и благосклонно устремил на меня большие серые глаза, полуприкрытые веками.

— Я прочту адресованную мне записку, сэр. Звучит она так:

«Пожалуйста, повидайте нашего высокоуважаемого друга, профессора Челленджера, и попросите его содействия в следующем вопросе. Некий джентльмен по имени Теодор Немор, живущий в Уайт-Фраер-Меншенз, Хэмпстед, утверждает, что изобрёл совершенно необычайную машину, способную разложить на атомы любой предмет, помещённый в сфере её влияния. Материя как бы растворяется и возвращается в своё молекулярное или атомное состояние. Путём обратного процесса её можно собрать снова. Утверждение кажется безумным, однако есть веские доказательства, что оно имеет под собой и некоторые основания. По-видимому, изобретатель действительно наткнулся на какое-то замечательное открытие. Мне нет надобности распространяться ни о том, какую революцию произведёт такое изобретение в жизни человечества вообще, ни о его огромном значении в качестве могущественного орудия войны. Сила, способная разложить на молекулы военный корабль или превратить вражеский батальон (хотя бы только временно!) в груду атомов, получила бы господство над всем миром. Следует, не теряя ни мгновения, проникнуть в суть дела. Данный человек ищет широкой огласки открытию, так как стремится продать его. Поэтому получить доступ к Немору легко. Прилагаемая мною карточка откроет вам двери. Мне бы хотелось, чтобы вы и профессор Челленджер навестили учёного, ознакомились с его изобретением и написали для «Гэзетт» обоснованный отчёт о ценности открытия. Надеюсь сегодня вечером услышать о результате вашей поездки.

— Вот полученные мною инструкции, профессор, — добавил я, складывая письмо. — Очень надеюсь, что вы поедете, ибо как смогу я, с моими-то ограниченными способностями, один разобраться в подобном вопросе?

— Верно, Мелоун! Верно! — проговорил Челленджер. — Хотя вы и не лишены природного ума, но я согласен — такая умственная нагрузка окажется вам не под силу. Эти мерзавцы, звонившие по телефону, уже нарушили мою утреннюю работу, а потому новая помеха вряд ли будет иметь существенное значение. Я занят ответом итальянскому шуту Мазотти, взгляд которого на личиночное развитие тропических термитов вызывает у меня лишь улыбку презрения. Но я могу отложить полное разоблачение шарлатана на вечер. А пока что я к вашим услугам.

Вот как случилось, что в то октябрьское утро я оказался вместе с профессором Челленджером в вагоне подземки. Мы неслись в северную часть Лондона навстречу, как потом оказалось, одному из самых странных переживаний в моей жизни.

Прежде чем покинуть жилище профессора Челленджера, я удостоверился по телефону, что интересовавший нас человек дома, и предупредил его о нашем приезде. Изобретатель жил в комфортабельной квартире в Хэмпстеде. Он заставил нас дожидаться в приёмной чуть ли не полчаса, пока вёл оживлённый разговор с группой посетителей (судя по их речи — русских).