Терри Пратчетт - 02 Смерть. Мрачный Жнец

— Черт побери, а это еще что такое?

Возле его уха материализовалась еще одна тварь, несколько меньше предыдущей. Чудакулли схватился за шляпу.

— Проклятье! — Стайка увеличилась еще на одну особь. — Какая-то сволочуга укусила меня!

Эскадрон только что вылупившихся проклятий предпринял героическую попытку обрести свободу. Чудакулли безуспешно пытался их прихлопнуть.

— Убирайтесь, вы, проклятые…

— Нет, стоп! — крикнул главный философ. — Заткнись же!

Еще никто и никогда не приказывал аркканцлеру заткнуться. Затыкались обычно все остальные. Но от удивления аркканцлер все-таки заткнулся.

— Я имею в виду, что каждый раз, когда ты ругаешься, ругательства оживают, — поспешил объяснить главный философ. — Эти страшные крылатые твари появляются из ничего, на пустом месте.

— Паршивые гадины! — заорал аркканцлер. Хлоп. Хлоп.

Из обломков тележки выбрался ошеломленный казначей. Он нашел свою остроконечную шляпу, отряхнул ее, попытался надеть, потом нахмурился и вытащил из шляпы колесо. Коллеги, казалось, не обращали на него ни малейшего внимания.

— Но я всегда так разговаривал! — услышал он голос аркканцлера. — Нет ничего плохого в хорошем ругательстве. Заставляет кровь бежать по жилам. Осторожней, декан, одна из этих подлюк…

— А по-другому ты выражаться не можешь? — воскликнул главный философ, пытаясь перекричать жужжание и писк летающих тварей.

— Например, как?

— Ну, есть много хороших слов. Ерундовина, например.

— Ерундовина?

— Да, или, к примеру, я слышал такое выражение, как «сплошное расстройство».

— Сплошное расстройство? И ты хочешь, чтобы я так ругался?

Казначей доковылял до группы волшебников. Спор о незначительных деталях во время масштабного кризиса был характерной чертой всех волшебников.

— Наша домоправительница госпожа Герпес всегда говорит «Сахар!», если что-нибудь уронит, — подключился к разговору казначей.

Аркканцлер повернулся к нему:

— Она может говорить «сахар», но имеет в виду «дерь…»

Волшебники пригнулись, однако Чудакулли нашел в себе силы вовремя остановиться.

— Вот ерундовина… — бессильно сказал он. Ругательства мирно вились вокруг его шляпы.

— Ты им нравишься, — заметил декан.

— Ты им как отец родной, — добавил профессор современного руносложения.

Чудакулли нахмурился:

— Вы, че… может, вы прекратите смеяться над своим аркканцлером и, дья… выясните, что происходит?

Волшебники покрутили головами. Ничего не появилось.

— А у тебя неплохо получается, — сказал профессор современного руносложения. — Продолжай в том же духе.

— Ерундовина, разъерундовая ерундовина. Сахар, сахар, сахар. Сплошное расстройство… — Он покачал головой. — Плохо. Настроение совсем не улучшается.

— Зато воздух становится чище, — подметил казначей.

Волшебники наконец заметили его присутствие. Потом посмотрели на останки тележки.

— Жужжание слышите? — спросил Чудакулли. — Все вокруг оживает.

Тут их внимание привлек уже знакомый дребезжащий звук. Мимо университетских ворот проехали две тележки. Одна была полна фруктами, во второй лежали те же фрукты и кричащий ребенок.

Волшебники смотрели на тележки, широко раскрыв рты. За тележками промчалась толпа людей. Чуть впереди, энергично работая локтями, бежала полная решимости женщина.

Аркканцлер остановил тучного мужчину, ковылявшего по улице позади всей толпы.

— Что случилось?

— Тележка удрала с моими персиками!

— А ребенок откуда взялся?

— Понятия не имею. У этой женщины тоже была корзинка на колесиках, и она купила у меня несколько персиков, я начал перекладывать их из тележки в тележку, а потом…

Они обернулись на звук. Из переулка показалась тележка. Увидев их, она лихо повернула и покатилась через площадь.

— Неужели весь город уже пользуется этими штуками? — недоверчиво спросил Чудакулли.

— А что, по-моему, очень удобно, — пожал плечами торговец персиками. — Ладно, мне пора бежать. Вы же знаете, как легко мнутся эти персики…

— Кстати, все тележки двигаются в одном направлении, — сказал профессор современного руносложения. — Вы это заметили?

— За ними! В погоню! — завопил декан. Другие волшебники, слишком сбитые с толку, чтобы возражать, послушно потрусили следом за ним.

— Нет! — попытался было остановить их Чудакулли, но быстро понял тщетность своих попыток.

Похоже, он начинал терять инициативу. Аркканцлер сосредоточился и тщательно сформулировал наиболее благовоспитанный боевой клич за всю историю цензуры.

— Бей ерундовин, иначе сплошное расстройство нам всем! — завопил он и последовал за деканом.

Целый день Билл Двер работал впереди во главе вязальщиков и укладчиков.

А потом раздался чей-то крик, и все дружно устремились к забору.

Большое поле Яго Пидберри находилось как раз по соседству. В ворота, ведущие на его поле, вползала Комбинированно-Уборочная Машина.

Билл присоединился к работникам. Вдалеке виднелась фигура Кекса, отдававшего последние распоряжения. В оглобли была запряжена испуганная лошадь. Кузнец уселся на небольшое металлическое сиденье в центре машины и взялся за вожжи.

Лошадь тронулась с места. Заходили рычаги, завращались брезентовые ремни, возможно, даже бороздчатый шнек завращался, но это не имело значения, потому что тут же что-то лязгнуло и машина остановилась.

Из толпы, стоявшей у забора, раздались радостные крики: «Теперь можно слезать и доить!», «У нас тоже была такая, только с места мы ее так и не сдвинули!», «Смотри-ка, как быстро ездит!» — и другие соответствующие моменту остроты.

Кекс слез, перекинулся парой фраз с Пидберри и его людьми, после чего нырнул в недра машины.

— Ни за что не полетит!

— Завтра конина подешевеет!

На сей раз Комбинированно-Уборочная Машина проехала несколько футов, а потом сломалась и сложилась пополам одна из ее каких-то там пластин.

К этому моменту некоторые мужчины уже помирали со смеху.

— Тащи сюда этот хлам, мы тебе дадим за него шесть пенсов!

— Другую машину давай, эта сломалась! Кекс снова спустился на землю. Крики и свист наверняка доносились до него, но он предпочел их игнорировать, хладнокровно меняя сломавшуюся пластину на новую.

Не спуская глаз с противоположного края поля, Билл Двер достал точильный камень и медленными, точными движениями стал точить косу.

Кроме далекого позвякивания инструментов кузнеца только скрежет точильного камня нарушал тишину, повисшую в тяжелом воздухе.

Кекс забрался обратно на машину и кивнул управлявшему лошадью человеку.

— Надо же, опять началось! — Тебе не надоело?

— Слезай и сам толкай!

И вдруг крики стихли.