Терри Пратчетт - 03 Ведьмы. Ведьмы за границей

С жеманной улыбочкой она повернулась к Казанунде.

– Нам было бы гораздо удобнее в нашем маленьком бледуарчике, если бы ты чуть-чуть пододвинул вот это маленькое колесико. Уверена, для тебя это пара пустяков.

– Как прикажешь, моя повелительница, – расшаркался Казанунда.

Протянув руку, он взялся за колесо. Несмотря на свои габариты, все гномы необычайно сильны. Казалось, ему не составило никакого труда удержать шестерню на месте.

Где-то с мгновение в недрах механизма что-то сопротивлялось, а потом раздалось громкое «клонк». Большие колеса неохотно провернулись. Маленькие колесики взвизгнули на своих осях. Изнутри часов вылетела одна малюсенькая, но, судя по всему, очень важная деталька и, стукнувшись о похожую на пулю голову Казанунды, покатилась по полу.

А стрелки завертелись вокруг циферблата куда быстрее, чем им было предначертано природой.

Услышав вверху какой-то новый шум, нянюшка Ягг запрокинула голову.

Довольное выражение мгновенно слетело с ее лица. Молоток, отстукивающий часы, медленно отклонялся назад. Только нянюшка сообразила, что стоит под самым колоколом, как молоток принялся отбивать время.

Бом…

– О, проклятье!

…Бом…

…Бом…

…Бом…

Над болотом плыл туман. И вместе с ним двигались неведомые тени. Приближалась та самая ночь, когда различие между живыми и мертвыми будет сведено до минимума.

Госпожа Гоголь явственно ощущала их присутствие среди деревьев. Бесприютные. Голодные. Безмолвные. Отвергнутые людьми и богами. Обитатели туманов и грязи, единственная сила которых находится где-то на оборотной стороне слабости, чьи верования столь же неустойчивы и самодельны, как и их домики. А еще люди из города – но не те, что живут в больших белых особняках и разъезжают по балам в красивых каретах. Нет, об этих людях в сказках никогда не упоминается. Сказки в принципе не интересуют свинопасы, остающиеся свинопасами, и бедные, скромные портняжки, удел которых умереть чуть более бедными и намного более скромными.

Однако именно эти люди приводили в действие волшебное царство, готовили его пищу, подметали его полы, вывозили его нечистоты и были его лицами в толпе. Вот только их желания и мечты, сколь бы непритязательными они ни были, не имели никакого значения. Люди-невидимки.

«А я сижу здесь, – подумалось госпоже Гоголь. – Расставляю ловушки для богов».

Множественная вселенная насчитывает огромное число самых разнообразных религий вуду, поскольку данную религию можно приготовить из любых подручных ингредиентов. Однако все без исключения религии вуду так или иначе пытаются зазвать бога в тело человека.

«Глупо, – подумала госпожа Гоголь. – И очень опасно к тому же».

Вуду госпожи Гоголь отталкивалось от обратного. Что такое бог? Точка, где фокусируется вера. Если люди верят, бог начинает расти. Сначала незаметно, но чему-чему прекрасно учит болото, так это терпению.

Фокусной точкой для бога может служить что угодно. Пригоршня перьев, перевязанных красной ленточкой, шляпа и фрак, нацепленные на две перекрещенные палки… Все равно что. Ведь если ты практически ничего не имеешь, значит, ничто для тебя – это все, а все – ничто. Потом ты подкармливаешь его, пестуешь, как гуся к празднику, и даешь могуществу медленно-медленно расти, а когда приходит время – открываешь ему дорогу… назад. Скорее человек может управлять богом, а не наоборот. Правда, за это приходится платить. Но платить приходится всегда и за все. Из собственного опыта госпожа Гоголь прекрасно знала: в конце концов умирают все и вся.

Она сделала глоток рома и передала кувшин Субботе.

Суббота тоже отхлебнул и сунул кувшин дальше. Нечто, бывшее в своей прошлой жизни рукой, с благодарностью приняло передачу.

– Давай приступим, – велела госпожа Гоголь.

Мертвец взял три маленьких барабанчика и начал отбивать ритм, будоражаще быстрый.

Спустя некоторое время нечто похлопало госпожу Гоголь по плечу и вручило ей опустевший кувшин.

Да, пожалуй, можно начинать…

– Улыбнись же мне, о властительница Бон Анна. Защити меня, Повелитель Сети Продаж. Направь меня, о Широко Шагая. И прими меня, ты, Хоталога Эндрюс.

Ибо стою я между светом и тьмой, но это ничего не значит, поскольку стою я между ними.

Вот ром для вас. Табак для вас. Пища для вас. Дом для вас.

А теперь внимательно выслушайте меня…

…Бом.

Очнувшись от одного сна, Маграт словно бы перенеслась в другое сновидение. Ей снилось, что она танцует с самым прекрасным мужчиной на балу, а потом… оказалось, что она действительно танцует с самым прекрасным мужчиной на балу.

Только вот глаза его были скрыты двумя кружочками закопченного стекла.

Хотя Маграт и была мягкосердечной, неисправимой мечтательницей (пусть даже мокрой курицей, как выражалась матушка Ветровоск), она не была бы ведьмой, если бы не обладала кое-какими инстинктами и не доверяла им. Быстро вскинув руку и опередив своего партнера буквально на мгновение, Маграт сдернула стеклышки с его глаз.

Ей и раньше доводилось видеть подобные глаза, вот только их обладатели никогда не ходили на двух ногах.

Ее ножки, которые еще секунду назад грациозно порхали в танце, вдруг запнулись друг о друга.

– Э-э… – начала было Маграт.

И только тут ощутила, насколько холодны и влажны эти розовые, с ухоженными ногтями, пальцы.

Подгоняемая безумным желанием поскорее убежать из этого ужасного места, Маграт развернулась и бросилась прочь, расталкивая попадающиеся на пути пары. Ноги путались в складках платья. Дурацкие туфельки скользили по полу.

Ведущую в вестибюль лестницу охраняли двое стражников.

Глаза Маграт сузились. Сейчас главное лишь одно – выбраться отсюда, да побыстрее.

– Ай!

– Ой!

Она миновала стражников, взбежала по лестнице, но на самом верху поскользнулась. Стеклянная туфелька соскочила с ноги и зазвенела по мрамору.

– Проклятье, и как только можно ходить в такой дурацкой обуви! – воскликнула она, ни к кому конкретно не обращаясь.

Отчаянно прыгая на одной ноге, она сдернула вторую туфельку и выбежала в ночную темноту.

Принц медленно поднялся по ступеням и поднял сиротливо валяющуюся туфельку.

Некоторое время он разглядывал ее. Свет отражался в многочисленных зеркальных гранях.

А матушка Ветровоск тем временем затаилась неподалеку в тени. В любой сказке имеется решающий момент, и он вот-вот должен был наступить.

Она отлично умела проникать в головы другим людям, но сейчас ей нужно было проникнуть в собственный разум. Она сосредоточилась. Еще глубже… долой повседневные мысли и мелкие заботы, быстрее, быстрее… сквозь слои глубоких раздумий… все дальше… мимо потаенных и покрывшихся коркой мыслей, давнишних грехов и напрасных сожалений – сейчас на них нет времени… еще чуть-чуть… а, вот!… серебристая ниточка сказки. Матушка являлась частью сказки, неотъемлемой частью, а следовательно, и сказка тоже часть матушки.