Эрик Рассел - Эта безумная Вселенная

— Дуглас Мейсон, двадцать четыре, самоубийца, — лаконично ответил Мейсон.

Мускулистый человек захохотал. Когда Мейсон обернулся к нему, тот добавил:

— Тебя обманули, приятель.

— Помолчи, Корлетт, — с долей раздражения осадил его седобородый. — Я без конца тебе твержу: прибывающие испытывают психологический шок, который мы должны смягчать.

Он обнажил белые зубы и укоризненно покачал головой.

— Ты же имеешь дело с людьми, а не с бревнами.

— Не волнуйтесь. Я — не тепличный цветок, — сказал Мейсон. — Можете не опасаться: я не забьюсь в истерике.

Корлетт снова расхохотался.

— Слыхал, Декстер? Он не нуждается в смягчении!

Тот, кого звали Декстером, упер лицо в ладони и требовательно спросил:

— Как понимать твои слова?

— Так, как ты их слышал, — ответил Мейсон. — В той жизни у меня оставалось единственное занятие: сидеть и думать. Я думал обо всем, что только забредало в голову, но по большей части туда забредала всякая чушь. Я стал бесполезным винтиком в большой и сложной машине и был вынужден терпеливо дожидаться, пока меня не выкинут за полной ненадобностью.

— Знаю, — кивнул головой Декстер. — Сам через это проходил.

— Однажды по телевидению шла лекция, и лектор подкинул мне новую пищу для размышления. Он распинался, восхваляя нашу цивилизацию, ее совершенство и научную мощь. Совершенство цивилизации, вещал лектор, заключается в том, что каждый человек занимает свое определенное место, и каждое место соответствует определенному человеку. Он нарисовал впечатляющую картину громадной машины, где все винтики и шестеренки, большие и маленькие, взаимосвязаны и взаимозависимы. Знакомая песня. Впрыскивание гордости, чтобы воодушевить винтиков и заставить их поверить, будто вся наша цивилизация держится на каждом из них.

— И где тут новая пища для размышления? — удивился Декстер.

— Потом лектор допустил грубую ошибку. Он заявил, что наша неспособность достичь далеких планет является скрытым благом. Наша цивилизация, видите ли, настолько сложна и высокоорганизованна, что любое незапланированное перемещение винтиков и шестеренок угрожает ее развалом. Хаосом. Механизм суперцивилизации не сможет эффективно работать, если винтики и шестеренки станут выпадать из него быстрее, чем их успеют заменить.

— Вообще-то, здравая мысль, — высказал свое мнение Декстер. — И что было потом?

— Я жевал и пережевывал эту мысль, сидя на своей марсианской вилле с белыми стенами из алебастра.

Мейсон вопросительно взглянул на седобородого.

— Ты знаешь, что на Марсе нет алебастра?

— Нет, не знал.

— Можешь мне верить. Его там нет. Ни унции, ни даже крошки. Более века назад мне пришлось потратить небольшое состояние, чтобы доставить его с Земли. И не на грузовом корабле. Его мне отправляли методом вибротранспортировки. Две тысячи фунтов. Тогда это был предел для переброски на столь дальнее расстояние. Но компании, поставляющей алебастр, пришлось отправить его в значительно большем количестве из-за громадных потерь. Они достигали семидесяти пяти процентов. То есть на выходе лишь одна четверть правильно реинтегрировалась и превращалась в алебастр. Остальное можно было сразу выбрасывать на помойку. В этом-то и состоит главная сложность вибротранспортировки. Умопомрачительная скорость и не менее умопомрачительные потери.

— Продолжай! — велел Декстер, не сводя с него глаз.

— Люди наладили космическое сообщение между Землей и Марсом. Корабли летят медленно, но надежно. Пассажиры прибывают к месту назначения живыми, сохраняя свою целостность и человеческий облик.

Мейсон потер затылок. Шум в голове ослаб, но не исчез окончательно.

— Я четыре года подряд изучал возможности надежного и безопасного перемещения людей на далекие планеты способом вибротранспортировки. Заманчиво, правда? Входишь в камеру — и через мгновение оказываешься на другой планете. Я установил, что весовой предел не может превышать трехсот фунтов.

— Двухсот восьмидесяти четырех, — поправил его Декстер.

— Я также рассчитал шансы на успех. Меня ужаснуло, насколько они низки. Не больше трех на тысячу.

— Семь, — сказал Декстер.

— Уже семь? Значит, эффективность повысилась?

— Да. Она повышается постоянно, хотя и медленно.

— Все равно риск остается очень велик, — продолжал Мейсон, — Пока что путешествовать таким способом согласятся лишь сумасшедшие или потенциальные самоубийцы. Иными словами, те немногие винтики, которые давно поняли, что являются лишними в машине цивилизации.

— Одним из которых был ты? — спросил Декстер.

Он почесал в бороде, бросил задумчивый взгляд на Корлетта, потом опять повернулся к Мейсону.

Мейсон кивнул.

— Если бы люди узнали, что далекие планеты вполне достижимы, это здорово взбаламутило бы нашу цивилизацию. Но никто не торопится в Терминал Жизни, чтобы попытать счастья. Этот способ — для лишних винтиков, а не для искателей приключений. Таких винтиков слишком мало, и потому цивилизации ничто не угрожает.

— Значит, ты догадался, что к чему?

— Да. И сделал выводы. Я думал об основных правах людей, вернее, о том, что закон предписывает людям считать их основными правами. Я вспомнил, как время от времени начинают восхвалять Терминал Жизни, именуя его завоеванием цивилизации. Еще я думал о том, что ученые не очень-то пытаются создавать более совершенные космические корабли. Это меня удивило. Если ученых что-то захватывает, они не могут остановиться даже во сне. В чем же тогда дело? Единственный ответ: они чего-то достигли, но помалкивают!

Декстер негромко засмеялся.

— В твоих рассуждениях о скрытности ученых есть одно упущение. Если ты самостоятельно до многого додумался, почему бы миллионам других людей не прийти к тем же выводам и не устремиться за пределы опостылевшей цивилизации?

— Потому что пока я не получил убедительных доказательств, мои выводы были не более чем смутной догадкой. — Мейсон помрачнел. — Я боялся обмануться. С того момента, как я покинул Марс и ступил на Землю, я считал, что совершаю лучший в своей жизни поступок. Я поставил свою жизнь на эти семь случаев из тысячи… и я попал сюда целым и невредимым. Я родился счастливчиком: я получил эти доказательства.

— Ну так и держись за них, — вмешался Корлетт, — Нас здесь восемьсот человек. Учитывая скорость появления новичков — я имею в виду успешные случаи, — пройдет еще очень и очень много времени, когда нас станет восемьдесят тысяч, не говоря уже о восьми миллионах. Условия здешней жизни — более чем скромные. Никаких космических кораблей и самолетов, телевидения, центров омоложения, фантастических садов, вилл из алебастра и вибротранспортировки. Пути назад нет. Ты не можешь вернуться из загробного мира, победоносно размахивая доказательствами его существования.