Дмитрий Рыков - Гол-2018

– А вот под этим углом, – показал старик. – Я выйду, расчалю рангоут.

– Как-как?

– Ну, парус поставлю!

Данила схватил руль, тот дергался в руках, как живой. Волны били в борт яхты, палуба качалась под ногами, в открытую рубку, в спину, чуть под углом, дул пронизывающий ветер, изредка на новоявленного матроса попадали солёные брызги, над головой проносились кричащие чайки.

– Держи, – вернувшийся дед протянул ему дождевик. – А то скажут, заморозил «короля штрафной площади».

– Спасибо, – поблагодарил Ноан и продел руки в рукава непромокаемой куртки.

– Не за что, – ответил старик и вновь полез за бутылкой.

Сделав похожий на первый глоток, он протянул ёмкость гостю. Данила отпил и тут же достал закуску – аквавит штука хорошая, но крепкая.

– Эх! – вскрикнул Андерс. – Ну и как тебе море?

– Отлично! Сразу в голову приходит:

Впрочем, Пушкин наврал – если у Молдавии во времена поэта и был выход к морю, то у Швейцарии его никогда не имелось. Зато в последней есть два больших озера.

– Что, озеро? Фу! Море – да! Но сегодня – не та погода! Почти штиль, скукота! Если бы задул ну хоть какой ветерок – вот это красота! И тогда я – капитан, а ты – юнга! Ну, футболёр, – и мужичок хитро прищурился, – выбирай, на что тебя поставить – на стаксель– и гика-шкоты, или на шверт-тали и швертовую лебёдку?

– Да я…

– Или будешь работать на бакштагах?

– Я…

– Ладно! – старикан рассмеялся и опять шлёпнул Данилу по плечу. – Каждый должен заниматься своим делом. Моё дело – ходить в море, изредка ловить рыбу, держать ресторан и растить внуков. А твоё – радовать своим мастерством, я так считаю, искусством, людей. Ты – достояние всего человечества!

– Да скажете тоже…

– Именно так. Стоп. Далеко заходить не будем. Ляжем в дрейф и повыпиваем.

Старик сделал оборот штурвалом влево, вышел на палубу и поменял какие-то паруса.

– Давай на корму, – вернувшись, приказал он.

Ноан взял корзинку и пошёл за хозяином. На корме оказались два пластиковых кресла, в которые моряки – опытный и новичок – опустились.

– Если зябко, выпей! – вновь протянул гостю бутылку старина Андерс.

– Частим.

– Замёрзнем.

– Пока нормально.

– А я не буду ждать, – и старик с хлопком вновь открыл ёмкость. – Мне в жизни и так немного ещё отведено. Что уж тут о здоровье заботиться… Надо о душе помышлять.

В небе потихоньку стали зажигаться звёзды.

– Как ты думаешь, Данила, – отпив добрый глоток и хрустнув теперь уже яблочком, спросил дед, – есть жизнь после смерти?

– Взаимоисключающие понятия. Но мы верим, что существуют другие измерения, и, да, что-то такое есть…

– Мы – это русские?

– И русские, и все другие… Есть научные обоснования. Наш мир – материальный, он более прост для осмысления, он имеет жёсткий каркас констант, обеспечивающих незыблемость законов природы, связующим события началом выступает время. Но, во-первых, время не абсолютно. И меняется оно не только по Энтштейну. Во-вторых, в загробном мире констант либо нет вообще, либо их значительно меньше, чем в нашем, и они могут меняться. Основу построения того мира составляют информационные образования, содержащие всю совокупность известных и еще неизвестных свойств материальных объектов при полном отсутствии самих объектов. Хотя ну… земные… исследования не обладают достаточной совокупностью подтверждённых данных. Что находит своё выражение в опубликованных размышлениях великих. Вот у Набокова – «жизнь – только щель слабого света между двумя идеально чёрными вечностями». И у него же – «всё, что за смертью, есть в лучшем случае фальсификация, наспех склеенное подобие жизни, меблированные комнаты небытия». А Толстой не хотел верить в то, что «в бесконечном времени, в бесконечности материи, в бесконечном пространстве выделяется пузырёк-организм, и пузырёк этот подержится и лопнет, и пузырёк этот – я»… Надеялся на что-то другое… Здесь этого никто не знает. Но подумай – а как по-другому? Должно ведь это быть – иначе, что, убивай, лги, воруй, насилуй, лжесвидетельствуй? И всё сойдет с рук? А вера в судьбу, предназначение? Вы думаете, я понимаю, как здесь оказался? Нет…

– В Дании?

– Да нет, вообще!..

– Ну, и что делать? Чтобы, ну, попасть туда, куда надо? А не туда, куда не надо?..

– Скажу вполне человеческими словами, словами Сергия Страгородского, он же митрополит Московский и Коломенский, он же двенадцатый патриарх Московский и всея Руси: «Недоступный для всякого ума входит в сердце и обитает в нём; сокровенный от огнезрачных обретается в сердце. Земля не выносит стопы Его; а чистое сердце носит Его с себе. «Бог есть любовь, и пребывающий в любви пребывает в Боге, и Бог в нём», поэтому, «всякий любящий рождён от Бога и знает Бога». Человек тогда действительно, а не призрачно, познаёт Бога, когда ощутит Его непосредственно, когда Бог для него будет не бесконечным лишь величием, будет не первопричиной всех причин, не первой посылкой миропознания, а перейдёт внутрь человека, станет началом, одушевляющим человека и построяющим его по себе. Такое познание, очевидно, вполне может быть названо жизнью, поскольку оно не работа только рассудка, а именно переживание, ощущение жизни Божественной в себе самом».

– Забубённый ты какой-то… Ничего не понял.

– Ладно. Тогда по-морскому, цитата из «Моби Дика»: «Глотайте скорее ваши слёзы и вскиньте голову, воспарите духом! выше, выше, на самый топ грот-мачты! ибо товарищи ваши, опередившие вас, освобождают для вас семиэтажные небеса, изгоняя прочь перед вашим приходом истинных баловней – Гавриила, Михаила и Рафаила. Здесь мы только чокаемся разбитыми сердцами – там вы сможете сдвинуть разом свои небьющиеся кубки!»

– Вот это уже по-нашему! Слушай, – скандинав наклонился к гостю, – мне интересно, а за счёт чего ты так здорово играешь? Должен ведь иметься какой-то секрет!

– Должен. Уникальные физические данные. Я и прыгаю высоко, и бегаю быстро.

Андерс могучим глотком допил бутылку, крякнул, вновь откусил от яблочка и произнёс:

– Лучше бы ты прыгал. В лёгкой атлетике. Или мы хотя бы с вами в одну группу не попадали… Пора возвращаться. Покажу тебе поворот «оверштаг»! – качнувшись, он направился к парусам, дёрнул за одну верёвку, завязал другую, развязал третью и пошёл в рубку.

– Русские писатели сказали то, русские писатели сказали сё… Как будто датских никогда не существовало…

Ноан двинулся за ним следом.

– Ну как же – существовали, – успокоил он хозяина судна. – Один Йоханнес Вильхельм Йенсен чего стоит…