Андрей Жвалевский - 9 подвигов Сена Аесли

И Пейджер с удовольствием показала, что именно она показала – а зрители показали, что и у них челюсти не железные.

– А кто сейчас сдает? – спросила Амели однокурсников. – Кого вызвали? Как никого? Как закончился? А зачем я учила? Я же все выучила!

Девочке стало так обидно, что она чуть не заплакала.

– Закончился-закончился! – загалдели вокруг. – Эта тетка дождалась, пока Мерги накувыркается, потом вдруг разулыбалась и говорит: «Перцы! Все путем, пошла я отсюда [164] ». И улетучилась!

Порри и Сен стояли рядом, как два брата, с одинаковым выражением лица. Наконец, Гаттер сурово подергал зависшую вверх ногами Мергиону и сказал:

– А вдруг она вернется? Мерги! Ты-то сдала, а я…

– Обожди, Поррик, – взмолилась возрожденная колдунья и превратила ближайшие рыцарские латы во что-то непередаваемо красивое и пушистое.

– Да, Мерги, заканчивай, – поддержал друга Сен. – Амели, а ты чего такая кислая?

– Амели?! – развернулся Порри. Взгляд его остекленел. – Сен здесь… Мерги… Амели… А кто в комнате остался?!

Забыв, что он уже не колдун, Гаттер завопил: «Прыг-и-скок!», прыгнул в стену и грохнулся на пол. На его лбу начала вызревать огромная шишка.

– Труба! – простонал он. – Где Труба?..

Сен не понял, как это вышло, но до комнаты, в которой они занимались магиеобменом, он добрался быстрее не только Филимона, но и тренированно-волшебной Мергионы.

На двери, под аккуратными округлыми буквами охранного заклинания Амели «Не входите сюда, силь ву пле!» красовалась четкая каллиграфическая дописка:

Дверь скрипнула, и в щель высунулся грустный Смайлик.

3 минуты после экзамена

Главный артефакт магического мира Две Чаши, он же волшебный верблюд Рыжик, подошел к перекрестку Семи Коридоров и принюхался. Совсем недавно, не больше суток назад, отсюда применили мощное заклинание большого радиуса действия Намекамус-всем. Заклинание приводило к появлению одной и той же идеи в головах людей, расположенных в радиусе ста метров от эпицентра.

На свеженасыпанном желтом песочке виднелись отпечатки больших и тяжелых ног. Они начинались от постамента Каменного Философа и заканчивались в каменной стене. У подножия покинутого постамента скучал одинокий ухогорлонос.

Рыжик повернул ухо к звукозаписывающему существу. Зверек радостно подпрыгнул и гулким голосом Каменного Философа сообщил:

– Полдела сделано!

Мартовский гремучий воробей опустился на ветвь дуба и повернул большую косматую голову к зарешеченному окну. Клацнул зазубренным клювом. Всмотрелся.

Человек за решеткой не был магом. Гремучий воробей прикрыл тяжелые веки и запел.

В наше время мало кому удается услышать мартовского гремучего воробья, принадлежащего к очень редкому, исчезающему виду магической фауны. Исчезающему по причине уникального пения, которое пробуждает в слушателях редкое по силе желание прибить птицу.

Человек за решеткой приблизил бородатое лицо к окну, оценил размеры клюва певца и зааплодировал. Гремучий воробей выдал душераздирающую руладу, поклонился и кувыркнулся с ветки на землю.

Человек – действительно не маг, а бывший маг и бывший ректор Школы волшебства Первертс, а ныне пациент отделения «Запоздалое раскаяние» спецлечебницы Безмозглон Бубльгум Б.В. – вернулся на койку и продолжил разглядывать потолок.

Бубльгум всегда разглядывал потолок, когда задумывал очередной побег. Потолок оставался единственным местом в камере, с которого на него не смотрели враги. Потом+у что враги были повсюду: на стенах, на полу, в тумбочке. Даже под матрасом притаилось несколько яростных противников.

Недруги Бубльгума присутствовали не вживую, не в виде галлюцинаций и не в форме астральных тел, которые категорически не допускались в лечебницу – в том числе через их труп. Враги смотрели с портретов, нарисованных не очень умелой, но твердой рукой Б.В. [165]

Чаще всего на узника Безмозглона пялился Порри Гаттер – наглый выскочка, который не только не помог своему ректору, но еще и разрушил несколько тщательно разработанных коварных планов. Именно из-за этого малолетнего пройдохи Бубльгум не наслаждался магической мощью ста тысяч британских колдунов, а проводил лучшие годы жизни в тюрьме… Минутку. Во-первых, у волшебников нет тюрем. Во-вторых, Безмозглон – никакая не тюрьма, а больница усиленного режима. А в-третьих, как это годы, проведенные в тюрьме, могут быть лучшими? Да и не годы Бубльгум здесь провел, а всего два месяца…

При мысли о том, какими замечательными интригами он мог заниматься эти два месяца, бывший ректор переставал думать и начинал действовать: рисовать очередной портрет Гаттера, скрипеть зубами и зарабатывать неизлечимый кариес.

В принципе, он был не таким уж плохим человеком, этот Бубльгум. Просто увлекающимся.

Второй в хит-параде антипатий пациента-арестанта шла Мергиона Пейджер. Бубльгум и сам не мог объяснить, почему она ему так не нравится, но одной только рыжей гуаши за последний месяц извел около ведра.

Далее с большим отрывом следовали: чертов умник Сен Аесли, подручный Мергионы по названию Дубль Дуб, Сьюзан МакКанарейкл, Мордевольт (очень, очень неаккуратно нарисованный!), отец Браунинг, Югорус Лужж, майор Клинч…

В вернисаж кисти Бубльгума входили все преподаватели Первертса, многие уважаемые маги, охранники «Запоздалого раскаяния», выписанные с особой тщательностью, гномы, тролли, гоблины и еще несколько существ помельче, которых бывший профессор магии выдумал.

Словом, вы представляете эту ужасную комнату, заваленную сотнями малоприятных рисунков. Неудивительно, что Бубльгум все время хотел отсюда убежать – и с каждым разом это удавалось ему все виртуознее.

Первый побег разоблаченный ректор совершил спустя неделю после доставки в спецлечебницу. Как раз в это время началась суета с расформированием «Дороги к свету» – второго отделения Безмозглона, предназначавшегося не для преступников, а для жертв Трубы Мордевольта. Пока комиссия по ликвидации выпроваживала на волю пациентов, Бубльгум быстро сориентировался в обстановке и смешался с толпой чиновников. Весь день он успешно изображал члена комиссии, обсуждая решительные меры, делая конструктивные предложения и завоевывая всеобщее уважение.

Когда воздух свободы, доносившийся сквозняком с проходной, уже начал кружить голову Бубльгума, новые товарищи потребовали, чтобы красноречивый профессор непременно остался на банкет.