Кир Булычёв - ГЕНИЙ ИЗ ГУСЛЯРА

Мать Гаврилова продолжала тихо плакать.

Профессор Минц вытащил видеокамеру и снимал церемонию. Камера была новая, японская, маленькая, но профессиональная. Точно такой же камерой снимал и президент Академии, только он стоял в другой точке зала.

Слон сунул хобот в открытое окно и торжественно затрубил. Никогда еще Удалову не приходилось слышать, как трубят слоны. Звук был утробным, но не страшным. Все засмеялись, благодаря слона за участие в церемонии.

— По доброй ли воле вы вступаете в брак? — спросила Мария Тихоновна у Гаврилова и длинноногой красавицы.

— По доброй, — сказал Гаврилов.

— Ой, по доброй! — воскликнула красавица. — Вы не представляете, вы просто не представляете, как он это умеет!

Фраза осталась нерасшифрованной, хотя допускала разные толкования. Кто-то в задних рядах хихикнул. Стало уже так шумно, что хотелось скорее перейти или за свадебный стол, или в просторную церковь.

— Тогда я вас попрошу поставить свои подписи под этим документом, — попросила Мария Тихоновна, широко улыбаясь.

Гаврилов предоставил это право своей невесте.

Часы над головой Марии Тихоновны, занимавшие место сменявших друг дружку портретов разных государственных деятелей прошлого, пробили один раз.

И тут невеста Гаврилова натужно проговорила:

— Ах, мне дурно... Не надо...

И на глазах стала съеживаться, уменьшаться, но не так, как раньше, когда надувная девушка превращалась в мячик, а как-то более грустно и натуралистично — из нее словно и на самом деле выпускали воздух, оставляя лишь шкурку. А нет ничего более ничтожного и прискорбного, чем шкурка красивой девушки длиной в метр восемьдесят.

— Ты что, погоди! — закричал Гаврилов. — Да вы здесь все с ума посходили!

Минц рванулся, расталкивая зрителей, к девушке, продолжая снимать трагедию на пленку.

— Мама! — закричал Гаврилов. — Верни мне невесту. Я люблю ее!

Миша Стендаль, заподозрив неладное, вцепился в руку своей невесты и крикнул ей:

— Бежим отсюда!

— Куда бежать? — зарыдала невеста. — Мы с тобой жертвы низкой политики!

И она показала дрожащим пальчиком на вторую блондинку-невесту, которая покорно сложилась и превратилась в тряпочку с белыми волосами. Лишь ее туфли, купленные утром в Гусляре, да белое подвенечное платье, вытащенное из семейного шкафа, остались нетронутыми этим ужасным превращением.

Ноги бритого жениха подкосились, и он упал на колени перед своей суженой.

Этого и следовало ожидать, подумал Удалов. И почти наверняка Минц догадался о том, что все подарки из будущего — не более как фикция. «Они получили от нас то, что хотели, и не пожелали делиться с прошлым слишком передовыми для него технологиями. Явный исторический эгоизм, можно сказать, цинизм, столь свойственный любой цивилизации. Но почему я, с моим житейским и космическим опытом, при всем моем незаурядном уме так и не смог догадаться, что же надо от нас будущему? В чем беда нашего времени? Мы — время неопределенности. Мы не знаем, от чего избавились, и не знаем, к какому берегу пристать. Даже не исключено, что к берегу, от которого мы отплыли, нас тянет еще сильнее, чем в открытое бурное море. Мы и в будущее отправлялись, клюнув на привычное название — шоп-тур, это значит — можно прибарахлиться. Но зачем нам прибарахляться, да и чем прибарахлиться, мы не подозревали. И решали проблемы по мере их поступления. Подкинули нам девиц, взяли девиц и стали придумывать, к какой койке их приспособить. Пожертвовали нам слона, взяли слона... Так заслуживаем ли мы снисхождения?.. Ведь даже я, человек в принципе честный и бескорыстный, так и не удосужился проверить, что хранится в шариках и мячиках, полученных в будущем. Я откладывал эту процедуру, якобы боясь, что там окажется слон или крокодил, который повредит мне мебель, хотя никто не мешал мне выйти во двор... А на самом деле я боялся неожиданности. Я боялся получить девушку, в которую влюблюсь или которая влюбится в меня, я боялся получить какие-нибудь роковые яйца или нечто невообразимое, что принесет нашей планете гибель. Но почему я должен ждать гибели от собственных внуков?»

Удалов задумался глубоко и как всегда не вовремя. Пока он витал в облаках, погибла и Галочка — чего и следовало ожидать. А из-за окна донеслись крики. Те, кто был ближе к окну и смог выглянуть наружу, сообщили, что могучий слон превратился в серую шкуру. И ребятишки начали было кромсать шкуру и растаскивать по домам, но тут из-за угла выскочили люди в черных чулках и унесли шкуру слона в свой танк, который стоял в кустах.

«Ну что ж», — вздохнул Удалов, стараясь не слушать страшные крики и причитания толпы. Он решил увести рыдающего Мишу Стендаля, который только что потерял смысл жизни...

Он сделал шаг к нему и даже протянул руку, но сказать ничего не успел...

— О, Боже! — раздался чей-то возглас. Но возгласом не остановишь неизбежности...

Миша Стендаль начал съеживаться, уменьшаться и через несколько секунд обнаружилось, что Удалов смотрит на лежащий возле его ног вполне приличный черный костюм, рубашку, галстук... Десантники из окружения президента уже прибежали с лопаткой и ванной-носилками для переноски сильно кровоточащих тел. На эти носилки они положили тела Миши, Гаврилова и бритого жениха — из чего следовало, что пока Удалов глазел на гибель Миши Стендаля, остальные женихи растворились тоже.

— Это выше моего понимания, — сказал Удалов. — Куда выше.

Вокруг выли, кричали, ругались, требовали прокурора и намеревались жаловаться в газету.

Удалов же пробился к Минцу, который как раз кончил снимать свой фильм. Он засунул камеру в сумку, что висела на плече, и пошел к президенту, который тоже закончил съемки и отступал, пробиваясь сквозь толпу, к выходу. Путь ему прокладывали могучие десантники с носилками-ваннами, в которых было на удивление мало жидкости — лишь пустые оболочки молодоженов.

А когда все они вышли на улицу, то Удалов увидел, что и оболочки людей исчезли, словно испарились. И хоть президент и приказал взять на анализ одежду погибших, ясно было, что он не надеется научно поживиться.

— Пленку отдашь? — спросил президент, когда они уже стояли вне толпы под августовским нежгучим солнцем.

— Сам просмотрю сначала, — сказал Минц.

— Только копий не снимать, — велел президент.

— Ты думаешь, что все забудут?

— Завтра забудут.

— А предметы?

Президент поднял бровь.

Минц смущенно улыбнулся.

— Извини, старческий маразм, — сказал он.

— Но проверить не мешает. Я сейчас пошлю людей по всем адресам. Всех, кто побывал в будущем, мы зафиксировали, ввели в компьютер, теперь они и шагу не сделают... Впрочем, я не сомневаюсь, что предметов и покупок из будущего уже нет, не существует, они растворились в воздухе.