Михаил Успенский - Приключения Жихаря

Ты давай: воротись, Не бросай своего урожаю!

Хоть и люба мне Жизнь, Но и Смерть я вполне уважаю!

– Какой поэт погибает в безвестности! – восклицал Лю Седьмой. – Как тонко чувствует он трагедию разлученных Сунь И Вынь!

Сочиняй–багатур пробовал подыграть Рапсодищу на звонком кельмандаре, но пальцы не слушались.

А ведь задумывалось поначалу все это кабацкое сидение как совет мудрейших, достойнейших мужей, славных героев, ответственных вождей!

Жихарь в эти дни бывал в кабаке только набегом – превозмогая себя, ходил по городу, объезжал на водяном коне ближние и дальние поселения, следил, чтобы люди сдуру не калечили друг друга и не забывали прежнего порядка жизни, потом возвращался, отдыхал маленько, любуясь на безмятежного и безымянного все еще сына, заглядывал в кабак, убеждался, что никто от мозголомки не просветлел для дельного совета, снова садился в седло…

Он распахнул дверь, потом подумал и вовсе сорвал ее с петель – а то ведь и не заметят, как задохнутся! От живых умрунов и вовсе никакого толку не добьешься!

– Эй! – заорал он, – Избранники судьбы! Сидите тут, хмелевую шишку тешите, а того не знаете, что на свете творится!

Пресекся струнный звон, оборвались бессмысленные беседы.

– И чего уж там такого творится, чтобы мы не знали, сэр брат? – спросил Яр–Тур.

– То и творится! Скоро того и гляди, что костьё в могилах запрядает!

Это он приврал. Те, кто помер до рокового часа, лежали в земле как положено. Даже покойные любители побродить ночью и то притихли в испуге от перемен.

– Что же все–таки творится? – не отставал

– Листопад начался, – сказал Жихарь. – Зеленый листопад. Среди лета.

Премудрые гуляки высыпали на улицу.

По всему притихшему городу слышался шорох – облетал с деревьев лист в садах и палисадниках, не меняя цвета и даже не собираясь желтеть.

Шорох был не такой, как осенью, не сухой – листья падали тяжело, сок переполнял их, а под ногами они размазывались в зеленую кашу.

– Ничего, – сказал Жихарев тесть, кривлянский князь Перебор Недосветович. – Чего уж теперь. Как–нибудь приспособимся. Живут же на полуночи люди в домах из снега, солнца не видят половину года, а до сих пор не вымерли.

– Так ведь нынче и жито не созреет, – сказал Жихарь. – Урожая не будет.

Совсем не будет.

– Ничего, – снова сказал умный тесть. – С голоду, небось, никто не помрет, даже если очень захочет. Мы вот вора Зворыку и голодом пробовали уморить, воды не давали – не помер. На куски разрубили, так он руками все сгреб в кучу и опять получился – правда, корявый такой, но передвигаться мог.

Апсурда на него все яды извела – никоторый не берет. Тогда решили мы его сжечь…

– Представляю, – вздохнул Жихарь.

– Чего ты там, милый зять, представляешь? Даже золу растолкли! Теперь он у нас вроде как пыльное такое облачко с человеческими очертаниями, но все равно пытается по чужим клетям лазить…

Огонь многоборцы попробовали сразу – пожгли в кузне Окула всех бессмертных кур и убедились сами, что и в пепле Смерти нет, шевелится пепел, машет черными полупрозрачными крыльями и вроде бы даже кудахчет…

На вольном воздухе повынесло из головушек хмель, и потянулись мудрейшие с отважнейшими назад в кабак, чтобы не задумываться над происходящим.

В кабак тем временем прикатился Колобок. Он сидел на прилавке и надсмехался над кабатчиком Бабурой:

– Собирай, собирай денежки! Веди им счет! Глядишь, на Смерть и насобираешь!

– А что? – нахмурился кабатчик. – Может, и прав Колобок? Как ты, княже, мыслишь? Может, какой злодей похитил нашу Смертушку, а теперь подождет, когда народ впадет в полное отчаяние, да и потребует за нее неслыханный выкуп? Скажет, давайте–ка сюда все деньги, сколько их у вас накопилось! И ведь отдадим! Рыдать будем, но отдадим!

Предположение Бабуры повергло собравшихся в большое замешательство, потому что жадин и злодеев на свете хватает с избытком. Правда, таких отчаянных, чтобы посягнуть на самое Смерть, среди них не водится…

– Начнем с того, что никакой Смерти вообще нет! – объявил Лю Седьмой.

Люди загудели:

– Ну ты сказанул, Бедный Монах!

– Кабы люди не мерли – земле бы их не сносить!

Лю подождал, пока мудрые мысли иссякнут, и продолжил:

– Есть только переход из одного состояния в другое. Все сущее сменяет друг друга в неисчерпаемом многообразии, и всякая вещь возвращается к истоку! Но нынче все стало не так: в небесных парах нет согласия, в земных испарениях – застой, шесть видов энергии вышли из равновесия, в смене времен года нет порядка. Такое впечатление, что из сложнейшего механизма бытия кто–то вытащил самую необходимую часть, словно шкворень из телеги…

«Сказать ли ему про ваджру? – задумался богатырь. – Ведь я ее и впрямь вместо шкворня некогда использовал… Да нет, где ваджра – и где Смерть!

Тут что–то не сходится…»

Собравшиеся снова зашумели. Богатырь поднял руку, добиваясь тишины.

– Много чего мы здесь наговорили и даже напели. Одно только непонятно – делать–то чего?

– Для начала следует определить, что такое Смерть, – предложил кто–то из волхвов. – Какого она рода?

– Смерть – это то, что отличает богов от людей!

– Она – детям утеха!

– Она – старым отдых!

– Она – рабам свобода!

– Она – должникам льгота!

– Она – трудящимся покой!

– Никто от нее не уходил, не минул!

– Слыхали уже!!! – сильнее грома крикнул Жихарь. – По сотому кругу идем!

Без определений обойдемся! Коркисы–Боркисы нашлись, тоже мне! Был бы с нами Беломор – враз бы все растолковал…

К неклюду Беломору князья и волхвы относились по–разному, но все признавали, что у старика с беглянкой (или полонянкой?) были особые, едва ли не родственные отношения. Не подозрительно ли, что оба пропали чуть не разом?

– Не знаю, добрые сэры, – сказал молчавший дотоле король Яр–Тур. – Во многих языках, хотя бы и в моем, Смерть мужского рода…

– Ну да! Разве бы мужик такое гадство учинил, разве бросил бы свое хозяйство? Явно бабий поступок: сделали либо сказали что–то не по ней, она и пошла подолом крутить… – возразил князь Перебор Недосветович.

– Ты всех–то со своей Апсурдой не равняй! – поднялись на него. – А наша Смертынька была серьезная, рассудительная…

– Зря никого не прибирала…

– Богатеям потачки не давала…

И опять много хороших слов сказано было про Безносую (хотя никто ее так не величал), словно бы стремились воротить пропажу добрым к ней отношением.

– Да, – сказал Колобок, когда славословия иссякли. – Думается мне, что сейчас во многих местах сидят люди, вот так же, как мы, и гадают, что делать. Может, где–нибудь уже и догадались. Тем более что мозголомку вашу не жрут…