Михаил Успенский - Приключения Жихаря

Но Жихарь, как ни щурил глаза, как ни выпучивал их, ничего узреть не мог.

Потом все–таки различил на самом краю ничтожную фитюлечку…

– Ну–ка лучше я полезу да посмотрю, – решительно сказал он, подошел к ближайшему стояку, поставил ногу на самую нижнюю полку и вознамерился карабкаться дальше.

– Сэр брат, до Луны весьма далеко! – позвал его Яр–Тур. – Это лишь кажется, что до нее рукой подать! Вернитесь, дружище!

– Назад! Уходим! – вякнул Колобок.

– Это бессмысленно! – крикнул владыка мертвых. – До нее триста тысяч километров!

Но Жихарь никого не слушал. Он озверел от долгого бездействия, от напрасных разговоров, от ожидания…

– Дубина! – стонал Колобок. – Слезай вниз! Уходим скорее!

– Помалкивай, горбушка! – огрызнулся богатырь.

Колобок вывернулся в своей сбруйке, уперся ножками в богатырскую грудь, а лапки его неожиданно вытянулись и с неожиданной же силой вцепились в богатырское горло.

– Эк! Эк! – только и мог сказать Жихарь перед тем, как серебряный шар наверху погас и все погрузилось в безмолвную тьму…

– Просыпайся! Задохнешься! Что я с тобой, с полумертвым, делать буду?

Очнись! Воздуха совсем мало осталось! Обманула нас твоя Армагеддоновна!

Нарочно пустила по ложному следу!

Ладошки Гомункула больно колотили Жихаря по щекам, дергали за бороду, щипались и царапались.

– Встань! Заберись повыше! Там еще маленько дыхания осталось! – орал Колобок. Потом силком поднял богатырю веки. В синем свете фонарика показалась все та же погребальная камера, смертное ложе, скифские дорожные припасы…

– Да отцепись ты! – Жихарь вскочил, сделал несколько глубоких вздохов.

Кровь колотилась в висках. – Так мы никуда не ходили! – с ужасом догадался он.

– Вот именно! Давай скорей вылезать! Хватит у тебя силы, должно хватить! Я недаром велел положить много еды! Жри давай! Набирай свою хваленую Святогорову силу!

Все прочие беды и несчастья мигом вылетели из головы многоборского князя, когда он представил, что придется здесь застрять навеки в обществе болтливого черствого хлеба.

Он не стал даже доставать кинжал – схватил первый попавшийся окорок, впился в него зубами. Колобок заботливо подсовывал ему просяные лепешки – свою лишенную разума родню. Покончив с первым окороком, богатырь осушил огромный кувшин пива, потом снова принялся за мясо, запивая его кислым молоком и не думая, что от этого может приключиться в животе, ел, словно мчался в бой или взбегал на крутую гору, как будто хотел уважить гостеприимного друга или обожрать врага…

– Никто на свете так много и так быстро не ел – разве что огонь! – похвалил его Колобок.

…А на вершине свеженасьшанного кургана беспечные скифы тоже пировали, справляя тризну по ушедшему вожаку, причем пировали стоя. После безуспешных попыток сломать крестец водяному коню Налиму у них все ныло и мозжило. Даже переминаясь с ноги на ногу, степные витязи кряхтели от боли.

Сам конь Налим с невинным видом отдыхал у подножия кургана, дожидаясь по уговору хозяина.

И тут, как мог бы выразиться сказитель Рапсодище, «мать–земля под ними всколебалася».

Сперва скифы на это даже ухом не повели – решили, что их просто покачивает от пива, взбодренного мозголомкой – Жихарь поклонился им целым бочонком. А потом, изумленно поглядев друг на друга раскосыми и жадными очами, не устояли и покатились по склону кургана.

Покатились они вовремя – из–под земли полетели толстые бревна наката, послышался нелюдской рев и пронзительное пищание – то помогал богатырю голосом Колобок.

– Всех убью, один останусь!

– Правду и в земле не скроешь! Богатырь распахнул курган изнутри – как крышку котла отворил.

От свежего воздуха ему сперва стало еще хуже, он опустился на могильную землю и лег, раскинув руки.

Колобок поудобнее уселся ему на грудь. Жихарь раздышался и все вспомнил.

– Значит, не были мы в Навьем Царстве? – спросил он первым делом. От яростного жевания ныли скулы.

– Значит, не были, – всхлипнул Колобок.

– А как же вопрошающие покойники? Князь Наволод? А Яр–Тур мой где? Там остался?

– Не было никакого Яр–Тура, – признался Колобок. – Мы ждали–ждали, да и уснули. Мне, к примеру, опять всякие детские ужасы снились – заяц, волк, медведь, лиса–гадина… Успела–таки хватить меня зубами за бочок, я проснулся и давай тебя будить…

– Постой, – сказал Жихарь. – Я же не мог сам такого придумать, чтобы мертвецов распределять по разрядам. А сколько неведомых имен услышал! А Беломора на Луне увидел!

– Это все твое подсознание, – снисходительно объяснил Колобок. – Или, проще сказать, коллективное бессознательное. У всякого свое представление о посмертном существовании. Бытие определяет сознание – так?

– Так! – согласился Жихарь, потому что слов для спора не нашел.

– Ну вот. А небытие, стало быть, определяет подсознание. Очень просто.

– Спасибо, просветил. Значит, не ходили мы в Навь?

– Ну… это как посмотреть…

– Так ходили или нет? – Богатырь начал уже серчать.

– Скорее всего – нет…

– Ха! – воскликнул Жихарь. – Катючая бездна премудрости! Теперь–то я понял, почему самого большого дурака называют круглым! Вон от кого это выражение пошло!

– В чем дело? – взвился Колобок.

– А в том дело, – масляным голосом сказал богатырь, – что проводника нашего, Карбаксая, в могиле нет!

Гомункул выбрался из своей упряжи, подкатился к рубежу образовавшейся ямы и заглянул вниз.

Смертное ложе скифского вождя было пусто…

Жихарь поднялся и потянулся.

– Пора, – сказал он. – Отдохнули, надо и в путь. Время не терпит!

Он побежал по склону, глубоко проваливаясь в рыхлую землю.

Гомункул покатился следом, но поражения своего признавать никак не желал:

– Откуда я знаю, куда умрун девался? Может, ты его тоже сметелил под горячую руку?

Жихарь на бегу нагнулся и ухватил Колобка за ворот кафтанчика.

– Я же только что плотно пообедал, – укоризненно сказал многоборский князь.

– …Никому ничего доверить нельзя! У Окула на кузне подмастерье руку сломал – так и ходит, кость торчит наружу! Лекарей полон двор, а двух плашек наложить некому! За собой совсем перестали следить! Я же приказывал жить прежним порядком, несмотря ни на что! Людей, видно, ничем, кроме боли, не проймешь, а не стало ее – вот вы и распустились!

Хихарь бушевал посреди двора, потрясая новорожденным сыном, а мамки и няньки во главе с Армагеддоновной сбились в кучку и трепетали по привычке.

Младенец же безымянный весело смеялся – сообразил, видно, что пребывать в беспечальной поре ему придется изрядно…