Игорь Мерцалов - За несколько стаканов крови

Однако Хмурий Несмеянович воскликнул:

— Стоп, стоп, стоп! Придержите коней, хлопцы. Стало быть, суммируя полученные данные, делаем вывод: в независимом графстве все идет, как и шло. Так?

— Так, — переглянувшись, признали Яр и Персефоний.

— Значит, кроме новых денег, ничего особенного не случилось. Вот и не морочьте мне голову, а то сейчас забросаете газетными передовицами типа «Верка Суржик — переодетая женщина».

— Что, правда? — встрепенулся берендей.

— Не знаю, не проверял, — съязвил Тучко. — И можешь поверить: если выпадет случай, проверять не стану. Это как с механическим соловьем: поет — и хорошо, а как устроено — не твое собачье дело.

— Шути, как хочешь, бригадир, а я вот не пойму, зачем такая бурная деятельность, — вздохнул Яр. — Им ведь царствовать от силы год осталось, а ты хоть школу возьми — они же целое поколение коту под хвост пускают.

— Ну, звеньевой, насчет года ты поторопился, — усмехнулся Хмурий Несмеянович. — Кохлунд, конечно, всего лишь графство, пусть и немаленькое, а Западу вся Накручина нужна. Так что пару лет наши вожди еще вполне способны протянуть, если только не перегрызутся у всех на глазах.

Берендею еще было что сказать, но едва он открыл рот, как Хмурий Несмеянович резко выпрямился:

— Так, все, кончай перекур, начинай приседания. Триста понтов стервингов покроют стоимость брики и лошадей?

— С лихвой, — ответил Яр.

— Персефоний, отсчитай триста. Лихва за беспокойство пойдет.

Упырь отсчитал ассигнации и протянул их берендею. Тот долго возился, упрятывая деньги во внутренний карман, потом вздохнул:

— Значит, до встречи, бригадир?

— До встречи.

— Будь здоров, Персефоний, — сказал берендей, спускаясь с передка. — Удачи вам обоим.

Он отвернулся и зашагал по залитой лунным светом дороге. Тучко пересел на его место, взял вожжи и, развернув повозку, направил ее к Шинельино.

— Теперь с тобой давай решать, — сказал он. — Сам понимаешь, насильно я тебя не держу. Но видишь, как дело оборачивается: там, за спиной, сейчас погоня, и, если с парнями сам Эргоном, стряхнуть ее с хвоста будет непросто. Тебя со мной видели, и назад идти попросту опасно.

— Я понимаю. Действительно, просто так рисковать глупо. Если вы не против, я сделаю часть пути с вами, а там видно будет.

— Вот и договорились. И если где по дороге попадется нотариус, обязательно справим тебе соглашение. А то получится, я слово дал и не сдержал. Не годится.

Он шевельнул вожжами, и лошади побежали быстрее. Вскоре повозка въехала в Шинельино — сонное и дряхлое местечко, из последних сил поддерживающее видимость достойной жизни. Даже собаки здесь брехали боязливо.

Постоялого двора в Шинельино не было, но в доме старосты свет загорелся, еще когда брика миновала околицу. Навстречу приезжим вышел сам староста. Назвался он Дакакием Зачтожьевичем. Это был мятый и всклокоченный мужчина маленького роста, согнутый не то заботами, не то рефлекторным почтением ко всем, кто выше его; тем не менее взгляд имел чистый, и в глазах как будто светился какой-то каверзный вопрос, на который очень не хотелось отвечать.

С ним вышли домовой и овинник, похожие на хозяина, как зеркальные отражения.

Тучко извинился за поздний визит и попросил продать ему мешок овса для лошадей. Староста распорядился, овинник принес мешок, домовой помог ему погрузить ношу и принял деньги.

— А не найдется ли горилки, хозяин?

— Простите, сударь, не держим-с.

— Жаль. Ну, бывай, Дакакий Зачтожьевич! Извини, что поднял среди ночи.

— Что вы, сударь, никакого беспокойства, мы и не ложились еще…

— От Лионеберге до Майночи путь неблизкий, надо запастись.

— Конечно, конечно-с…

— Тут вслед за мной еще приятели должны подтянуться — вернее всего, завтра с утречка. Ты их не пропусти, Дакакий Зачтожьевич, и, если с пути собьются, направь, так и скажи: мол, сам Хмурий Несмеянович просил передать, что направляется в Майночь, и пускай догоняют как хотят. Запомнил?

— Не беспокойтесь, сударь, все как есть запомнил, так и передам-с…

— Ну, с тем и прощай!

Тучко тронул коней с места, и вскоре убогое Шинельино навсегда осталось позади.

Минут двадцать брика ехала по столбовой дороге, потом Тучко свернул на малоезжий проселок. Последовали еще два поворота, во время которых даже Персефоний потерял направление. Окольные дорожки вились и вились, однажды где-то слева между ветвей мелькнул желтый огонек в окошке, но тут же исчез за частоколом осин и берез, однако Хмурий Несмеянович его приметил и вскоре сделал еще один поворот.

Спустя немного времени деревья расступились, и Персефоний по звездам установил, что они держат путь на северо-запад. Повозка затряслась по кочкам разъезженного проселка. Проплыло по правую руку какое-то селение, и вот раскинулся перед путниками широкий шлях.

Хмурий Несмеянович зевнул, посмотрел на небо — до рассвета оставалось еще часа три — и сказал:

— Твоя очередь, корнет. С лошадьми управишься?

— Полагаю, да.

— Вот и садись на мое место. Нам пока вперед и вперед.

Он перебрался в повозку, отыскал под сеном какую-то мешковину, завернулся в нее и мгновенно заснул.

Персефоний правил, пока не зарозовела заря. Приметив ручей недалеко от шляха, он остановил повозку, напоил усталых лошадей, засыпал им в торбы овса и разбудил бывшего бригадира, только когда из-за деревьев брызнули первые лучи солнца, больно хлестнув по глазам.

Последним, что он услышал перед тем, как предаться забвению, завернувшись в ту же мешковину с головой, был стук копыт. Хмурий Несмеянович снова тронулся в путь, не дав лошадям полноценного отдыха: опасался, что Эргоном медлить не станет.

Хмурий Несмеянович не лукавил и не льстил себе, когда думал, что редко ошибается, но на этот раз он ошибся. Когда утром его преследователи достигли Шинельина, Эргонома с ними не было.

Бригадир не мог знать, что пути их пересеклись по чистой случайности. Человек, которого он не без оснований считал самым опасным из всех, кого встречал в своей жизни, не стремился поддерживать связи с бывшими соратниками и в предместье прибыл совсем по другим делам. Однако, приметив знакомых герильясов и смекнув, что означает их активность, решил не проходить мимо.

Упустив бригадира, бойцы, наскоро посовещавшись, решили отправиться вдогон и немедленно взялись за дело: кто пошел искать лошадей, кто — собирать припасы. Эргоном немного послушал их, стоя в тени, а потом вернулся на постоялый двор.

Побоище уже закончилось. Общий зал был завален телами — преимущественно скупщиков и поджигателей, однако кое-кто из домовых тоже нашел здесь свою смерть, и почти все были ранены. Под стоны едва ли что-то соображающего хозяина, которого так и не смогли увести члены семьи, домовые перевязывали раны и вполголоса обсуждали, что станут говорить, когда прибудет полиция.