Игорь Мерцалов - За несколько стаканов крови

Персефоний никогда не видел гулляндских скульденов, только слышал о них. Это оказались крупные, нетрадиционной — квадратной — формы ассигнации. На лицевой стороне их в позе, сочетающей величие и фривольность, был изображен как бы опирающийся на цифру «1000» Голый Король — символ единства с народом и открытости государственных институтов. На обратной стороне художником был любовно выписан тоже что-то символизировавший (но не сказать, чтобы слишком явственно) Голый Народ. Гулляндские квадратики были разделены на четыре кучки по пятьсот штук в каждой; дополнительно Хмурий Несмеянович на глазок поделил ворох своих валютных запасов. Иностранная валюта свободно ходила в Кохлунде: экономика графства под бодрые лозунги с первых дней пришла в такое состояние, что в нем ценилось все что угодно, кроме собственных дензнаков.

Затем, проверив снаряжение, Хмурий Несмеянович обнял Яра и его жену, а потом, чуть замешкавшись, и Персефония.

— Ну, бывай, корнет. Не поминай лихом.

— Не помяну, — пообещал упырь и неожиданно для себя добавил: — Знаете что? Поезжайте вообще на край света. Если совсем туго станет и мысли пойдут дурные, вспомните мои слова и уезжайте — куда-нибудь, где знакомой речи нет…

Сложная гамма чувств — от обиды до благодарности — промелькнула во взгляде бывшего бригадира.

— Для таких эскапад — староват, — ответил он с легкой усмешкой. — Но мысль интересная, запомню. Ну, прощайте! — выдохнул он и зашагал прочь.

Граница графства, а ныне государственная граница рассекала надвое село, которое издавна именовалось Старосветское. Столь необычная демаркация объяснялась давней тяжбой двух помещиков (как писали в новейших учебниках истории, упертого продажного монархиста и стойкого накручинского ультрапатриота), которая так и не завершилась к тому моменту, когда Кохлунд стал независимой державой. Победун для виду поскрипел зубами, но усугублять положение не стал, только переименовал доставшуюся сепаратистам половину села в Новосветское.

Селу повезло: благодаря родственным связям, Новосветское активно процветало за счет контрабанды. Вице-король был доволен: чиновников он сам туда назначал и получал хороший процент.

Ходили слухи, что госпожа Дульсинея, позавидовав, спешно обзавелась родней в Новосветском, переженив на тамошних девках каких-то семиюродных племянников, и, таким образом, вошла в долю, но ей не повезло, когда она попыталась полностью подчинить себе доходное местечко. По ее инициативе село было предложено превратить в город Новосветск. Она уже подготовила команду градоправителя — кружево родства и кумовства — и выбила из казны большие средства, как вдруг господин Перебегайло, которому вроде бы никто не сказал, что затея с городом проводится всерьез, спроста взял да эти средства и растратил. Получился некрасивый скандал, Перебегайло, говорили, даже каялся, но города уже не получилось, а между двумя лидерами суверенитета углубилась трещина взаимной неприязни.

Немым и косвенным свидетельством правдивости этих слухов лежал в придорожной канаве красиво написанный, но уже выцветший и облупившийся щит с гербом несостоявшегося города (дружески протянутой белой руки на зеленом поле), его так никогда и не прозвучавшим девизом («Да не оскудеет рука дающего») и названием «Новосветск».

А выглядело село жутковато.

Повсюду зияли пустыри, образовавшиеся на месте вырубленных грушевых и вишневых садов, часть их была застроена складскими срубами и поспешно возведенными бараками. Кругом сновали разумные всех мастей, везде что-то таскали и переносили, упаковывали и рассортировывали. Кричали приказчики, ругались мастера, ворчали работники, но ни на миг не прерывалась деятельная суета. Стучали молотки, гремели колеса, над крышами сновали ковры-самолеты.

Дома стояли словно растерянные: и бедняцкая халупа, и зажиточная усадьба не были застрахованы от срочной скупки или реквизиции. Впрочем, хоромы поприличнее оставались жилыми — только вместо степенных дремучих помещиков там обитали теперь чиновники. Чиновники были шустрые, быстроглазые, рассыпчатые — чисто горох: куда ни глянь, везде они; а иные напористые, похожие на сорвавшийся в атаку уланский полк. Над многими домами виднелись розовые флажки двух видов: на одних красовался репейник, на других — коса-литовка.

Брика протиснулась на площадь, разделенную надвое шлагбаумом, по обе стороны которого бдели солдаты двух государств. Трое пассажиров притягивали взоры — и немудрено, престранная то была троица…

Яру с маскировкой пришлось труднее всего. Одного переодевания в китель, взятый в схроне (вместе с кладом лежало кое-какое вооружение и комплекты обмундирования), не хватило. С самого утра берендей, позаимствовав у жены гребешок «Ивушка» («Сам себе парикмахер» — наращивает волосы, не делая их хрупкими!), начесывал себе бакенбарды и усы с подусниками, однако лицо его упорно оставалось слишком открытым и честным. Пришлось, в конечном счете, напустить зверовидности. Будучи опытным оборотнем, Яр зафиксировал на лице начальную стадию трансформации, при которой медвежьи черты едва начали проступать из-под человечьих. Результат превзошел ожидания: над погрузневшей фигурой образовалась наигнуснейшая рожа, в которой читались жадность, жестокость, хитрость и вместе с тем ограниченность — в общем, несомненный облик существа той породы, которая обильно разрастается на покупных чинах.

Блиска управилась в пять минут: немного косметики, немного чар и недюжинный артистический талант вмиг превратили ее во властную аристократку, словно бы даже и ростом повыше и уж на прежнюю мягкую русалку никак не похожую. Персефонию и вовсе трудиться не пришлось. Правда, идея маскарада ему не очень понравилась. Он был согласен с тем, что анонимность в их предприятии будет отнюдь не лишней, однако избранные типажи, на его взгляд, выглядели слишком уж опереточно.

И вот к границе подъехали речная дворянка в простонародном платье, генерал в потертом солдатском кителе без знаков различия и некто молодой, подтянутый, донельзя загадочный в своем щегольском костюме и шляпе пчеловода с опущенной на лицо сеткой. Сразу видно: серьезные господа инкогнито!

Из крайней избы, реквизированной под нужды таможни, выбежали два пухлых чиновника в недозастегнутых мундирах. У одного был перебинтован палец.

— Куда? — кричал один.

— Зачем? — вторил ему другой.

Яр приподнялся, сидя на козлах, и гаркнул таким командирским голосом, что оба невольно присели:

— Эт-то как понимать? Где все? Что за бардак?