Татьяна Чернявская - Пешки

Усадьба медленно, но верно приближалась. Будто слегка подпрыгивая из‑за неровности дороги, сначала показалась крыша розового павильона, сияя на солнце ядрёной металлической черепицей цвета больной фуксии и стенами в пятнах малиновой, красной и оранжевой краски, не скрывающей впрочем, местами облезшую штукатурку и парочку ветвистых трещин. По сути, оставалось великой тайной, от чего шестиугольная коробка в завитушках вычурной лепнины была прозвана розовым павильоном, если вокруг неё отродясь не росло ничего, кроме синих хризантем, а стены с завидным постоянством перекрашивала каждая новая любовница хозяина поместья. Раньше Алеандр относилась к этому нелепому привратнику паркового комплекса с лёгким снисхождением и печальной привязанностью, почти любовью, как к умалишённому родственнику, который сам по себе вызывает неприятие и отвращение, но ввиду кровных уз воспринимается, как нечто милое. Сегодня же в сверкании металла сквозило что‑то зловещее.

Вслед за павильоном вынырнули кусты придорожного шиповника, гора какого‑то строительного мусора, проступили сквозь пышную листву сада очертания злосчастной беседки, засияла хрустальными переливами невысокая кряжистая оранжерея с новой дырой вместо двери и лишь потом царственно, и немного неповоротливо выплыл сам особняк. Занимая относительно небольшую площадь и ни разу не сгибаясь, ни столь популярной книгой, ни классической буквой «П», при своих трёх с половиной этажах он выглядел массивной неповоротливой бочкой, раздавшейся в стороны боками — балконами. Две подвесные террасы, одна из которых уже лет двадцать, как была закрыта из‑за аварийности, тянулись к двум небольшим флигелям. Один был совмещённым стойлом для ступ и лошадей, другой — летней кухней. Самой Эл эти нелепые подвисные конструкции казались соплями, тянувшимися от здания к зданию, отчасти из‑за хлипкости, отчасти из‑за цвета. Девушке оставалось только радоваться, что нерабочей была именно та «сопля», что тянулась к её комнате, располагавшейся над летней кухней: кузинам зачастую было просто лень бегать по улице за какими‑то мелочами и её отвлекали не часто. В довершении всего, фасад хозяйского дома, облицованный яркими цветастыми изразцами, слегка выдавался вперёд на манер свиного рыла. В прочем, вкусы и пристрастия нынешних и прошлых хозяев поместья, прилежными управляющими не обсуждались. Вспоминать о хозяевах, вообще, было плохой приметой: после этого они имели дурную привычку наведываться с проверкой.

Телегу сильно подбросило на кочке, от чего резной шпиль банного комплекса за домом на миг явил себя путешественникам, приветственно махнув красными кисточками зачарованного флага.

— Вот помяни моё слово, пороть тебя будут! — в который раз крякнул дядька Атось и манерно пригладил свои пушистые усы.

На звук его голоса из‑за сваленных горой досок вылезла голова с повязанным на разбойничий манер красным платком, из‑под которого расхлябанно выбивались крупные каштановые кудри, местами выгоревшие до золотистого оттенка. Следом за головой показалась длинная шея и широкие, хоть и порядком худые плечи, на которых печально болталась затасканная до состояния половой тряпки бесцветная разлетайка. Когда обладатель непрезентабельной одёжи повернулся к дороге, стало видно безусловное фамильное сходство от высокого благородного лба и широковатых восточных скул, до лёгких ямочек на щеках. Только глаза не были такими большими и пронзительно — серыми, оказавшись просто светло — карими. Взгляд молодого человека всё ещё был слегка рассеянным и обиженно — сосредоточенным.

Любому более близко знакомому с семейством Валент человеку становилось понятно, что дипломированного чародея, собирающегося по осени сдавать экзамены на звание младшего Мастера — Артэфактора, припрягли к общественной работе насильно и, вероятно, под угрозой местного членовредительства. Младший Валент вовсе не был глуп или бестолков, напротив всё почтенное семейство управляющих, их знакомые и большая часть наставников Академии сходились во мнении, что юноша весьма одарён и поразительно дотошен. Вот только все его таланты, педантичность и собранность целеустремлённо и виртуозно обходили любой хозяйственный вопрос, тяготея к материям теоретическим и далёким мирам тонкого чаропроизводства. Другими словами, это ещё называлось ленью и бесхозяйственностью, но при чужих людях такие формулировки предпочитали не использовать. С другой стороны, при чужих людях и сам Стасий не спешил углубляться в вопросы построения сложных артефактов, предпочитая до конца держаться заявленного образа даровитого чародея. Если посторонних не наблюдалось, образ возвращался ему исключительно путём прямых угроз и точечного рукоприкладства.

В этот раз до насилия в семье, видимо, докатилась сама хранительница очага, аки тот самый очаг давно серьёзно нуждался в стационарном уловителе энергетических полей для нормальной работы переговорного шара. Вообще‑то Эльфира Валент не была сторонницей радикальных методов воспитания детей и ни разу не поднимала на любимых чад руку (несколько раз поднимала тряпку и один раз даже метлу, но сугубо по делу), только просмотр любимого «Чародейского Вестника» вполне оправдывал отрыв старшего отпрыска от копания в ментальной сетке. Непосредственно сам глава семьи от воздействия на наследника предпочитал воздерживаться и с момента обнаружения у того чародейских способностей воспитание и вовсе забросил, благоразумно решив, что ничему полезному научить уже не сможет. Однако это решение нисколько не мешало ему время от времени давать сыну «ценнейшие» советы через распахнутое окно своего кабинета. В соседнем окне, томно растёкшись по подоконнику, с книжкой, чьи страницы так ни разу и не перевернулись, возлежала Манира и неторопливо обмахивала оголённые плечи перьевым веером, не сводя глаз с кузена. Стас же напряжённо вглядывался в дорогу, превозмогая лёгкую близорукость.

— Ох, …, — громко вскрикнул молодой человек, выронив из рук молоток и даже не заметив, как то прошёлся по только что собранному каркасу.

Да — а-а, не таких первых слов ожидала Алеандр Валент по своему триумфальному возвращению.

На зычный мат из оранжереи выбежала Эльфира, решившая, по обстоятельствам, либо ругаться за сквернословие, либо спешить на помощь. В руках женщина сжимала плоскогубцы и длинный кусок розового витражного стекла и жертвой передозировки успокоительных совершенно не казалась. Здоровый румянец разливался по округлым щёкам. Тёмно — русые волнистые волосы с редкими нитями ранней седины были небрежно сколоты на затылке и подвязаны ярким шарфом. Только под большими карими глазами залегли тёмные болезненные тени.