Андрей Белянин - Черный меч царя Кощея

Я легко поймал его за руку с фигой и одним приёмом выкрутил запястье. Батюшка взвыл дурным голосом, бесцензурно помянул всех чертей и, падая, повалил меня на пол, едва не расплющив по причине элементарной разницы в весе. Поэтому, когда этот двустворчатый шкаф в рясе прижал меня всей тушей в угол, я просто боднул его лбом в нос. Что-то хрустнуло, и поруб зашатался от мата православного батюшки! Отец Кондрат от души замахнулся с ответным визитом, но ударить не успел...

— Зачэм такой беззаконий тваришь, а? — Прямо из стенки вышел грозный азербайджанский домовой, легко останавливая пудовый кулак нашего «схимника». — Прылична сэбя веди, да? Мой дом, мой двор, мэня тут обижать не нада! Зарэжу, э...

Один миг — и отец Кондрат замер соляным столбом, сведя глаза к переносице.

— Участковый, ты эта... Бабку минэ верни, да? Савсэм плохая стала, с иконай ходыт, манты нэ ест, на минэ пилюёт! Гаварит, я нечисть языческая, да?!

— Нехорошо, — тяжело дыша, согласился я.

— Нехарашо, — серьёзно подтвердил Назим. — Я чэстный домовой, я слова держу. Ты у мэня хоть раз жёсткий долма ел? Я тебе несвежий пахлава хоть раз подавал? Зачэм меня нечистью абзывать, э...

— Понимаю.

— Я даже Ваську ей простил, — чуть не плача, шмыгал длинным кривым носом азербайджанский домовой. — Васька гаварит, сам её бояться начал. На хвост ему наступила, да! Зачэм так сделала? Она гаварит, тёмный ты. Плахой кот! Нада бэлую кошечку завести, э?!

Да, переклинило бабку не слабо. Вот уж никогда бы не подумал, что она так уйдёт в религию, что даже на своего любимца руку поднимет. Ну или ногу, без разницы.

— Я попробую. А с отцом Кондратом как? Он, надеюсь, ненадолго здесь в прострации будет?

— Скока тибэ нада, стока будет, — широко улыбнулся Назим, обнажая лошадиные зубы. — По лбу одын раз щёлкни, снова нармальный станет!

Я протянул ему руку. Домовой (впервые!) пожал мне ладонь и исчез в стене так же неожиданно, как и появился. Что же тут произошло между моей милой хозяйкой на костяной ноге, котом и заигравшимся батюшкой?

Повторюсь, только теперь до меня в полной мере дошло, почему Кощей так опасался отца Кондрата. И дело вовсе не в каких-то там суперохранных молитвах, которыми настоятель храма Ивана-воина «запечатал» вход в город. Нет, гражданин Бессмертный реально боялся миссионерского дара нашего строптивого батюшки, способного в две минуты сделать из отчаянной главы экспертного отдела богомольную старушку!

Пересекись Кощей и отец Кондрат на узкой тропинке да сцепись языками, и ещё неизвестно, кто бы вышел победителем? Вполне возможно, что наш главный преступник и злодей до конца жизни носу бы не высовывал из своего монастыря под Южно-Сахалинском, двести километров в тайгу, два раза в год почта, едим от цинги шишки и молимся...

Выбравшись из поруба, я кликнул дежурных стрельцов.

— Вынесите отца Кондрата, погрузите в служебную телегу и отвезите к нему домой.

Парни послушно кивнули, а через минуту из-под земли донёсся встревоженный крик:

— Да он вроде как окаменевший?!

— Имеет место быть, — туманно согласился я. — Всё равно выносите и везите. Да, как доставите батюшку в его пенаты, дайте ему щелбана по лбу!

Стрельцы упёрлись рогом. Типа на такое немыслимое святотатство они пойти не могут, хоть увольняй их из органов и первым же этапом на каторгу с песнями про Владимирский централ. И знаете, я на тот момент был совсем не против! Но меня осторожно цапнул за штанину бабкин чёрный кот. Мы обменялись понимающими взглядами, видимо, у него тоже имелся свой личный счёт к отцу Кондрату. А лапа у Васи тяжелая-а...

В общем, десять минут спустя из ворот нашего отделения выезжала скорбная процессия — рыжая кобыла влекла добротную телегу с надписью «милиция» на задке, впереди стрелецкий наряд, в телеге, пузом кверху, отец Кондрат, а на его груди здоровенный кот, чёрный, как мрак преисподней.

Для пущего эффекта Вася топорщил усы и гнусаво подвывал, щуря огромные зеленющие глаза. Конечно, это производило определенное впечатление — бабы охали, мужики крестились, дети плакали и просили сахарных петушков на палочке. Если вечером к нам не заявится всем парадом возмущённая делегация Святого Синода, это вызовет у меня нездоровое удивление...

— Теперь бабка. — Я улыбнулся своим чёрным мыслям, но другого выхода не было. — Эй, молодцы! Срочно передайте Бабе-яге, что в порубе беда, пусть летит на всех парах!

Двое молоденьких еремеевцев послушно кинулись исполнять приказ. Я же скромненько встал у поруба, неспешно загибая пальцы. Бабка выбежала на счёт раз-два-три.

— Ох, Никитушка, ежели ты тока святого отшельника-схимника чем обидел...

Я пожал плечами и молча прикрыл за ней дверь, щёлкнув засовом. Пусть охладит голову, это помогает. Хотя, конечно, при желании Яга эту дверь одним заклинанием в щепки разнесёт. Но тогда как раз и будет понятно — настоящая бабка вернулась. А это что ещё за шум?

Оковы тяжкие падут,

Темницы рухнут, а свобода

Мя встретит радостно у входа,

Где мне поставят и нальют! —

в полный голос орал дьяк Филимон Груздев, старательно предваряя будущее рождение бессмертного поэта.

— Волею своею вновь ввергаюсь безвинно в узилище милицейское, аки святой Максимилиан в пещи огненные! Аккуратней заноси, ирод, в третий раз скуфейку роняю.

Красный от обиды Митя подобрал головной убор дьяка, плюнул в него и вновь водрузил на макушку задержанного.

— А участковый ваш как есть дурачок, — мстительно и нелогично прокомментировал его поступок Филимон Митрофанович.

— Тащи его сразу в поруб, — попросил я. — Там сейчас будет весело.

— О-о, Никита Иванович, отец родной, — заметил меня старый прохиндей. — Как поживаете, как здоровьечко? А я так по вам молюсь кажный вечер перед сном — храни господь всю нашу милицию...

— В поруб, — твёрдо повторил я.

— За какие грехи наказуешь, сатрап ты бесчувственный?! Морда фараонская...

Спор грозил затянуться надолго, а у меня времени не было. Минутой позже мятежный дьяк-законоборец был вежливейшим образом, головой вперёд, закинут в поруб. А дальше мне лишь оставалось считать минуты. Одна — на мат во все стороны, вторая — на вопрос, что здесь делает Баба-яга, третья — а куда делся отец Кондрат? Ну и четвёртая-пятая — «палачи, навуходоносоры, филистимляне беспардонные, заперли безвинно с сумасшедшей старухою, которой Царства Божия не видать как своих ушей, ибо ментам ад и есть дом родной с шестью сотками, раком ходить на прополке, морковь зубами дёргать...».

— Спаси-сохрани мя, Царица Небесная-а-а! — торжественно пропел дьяк Филимон Груздев, вместе с дверьми вылетая из поруба.

Я ошибся ровно на минуту. Это простительно, не учёл бабкиной «религиозности», видимо, первое время она слушала его со смирением. Коротким, как чих...