Юрий Гаврюченков - Черный пролетарий

Вода в ванне стала ровной как зеркало. Мысли были ясны и неторопливы.

Исчезнуть.

Погибнуть при взрыве на съёмной хате, например.

Кто-то изготовил и припас в Великом Муроме нитроглицериновые бомбы. Вряд ли ниндзя приволок из Сибири такие капризные штуки.

Кто-то здесь нашёл специалистов. Химикаты достать можно. Алхимик соединил в должной последовательности и пропорциях силы стихий огня, воздуха, воды и земли, а мастер минного дела приготовил взрыватели.

Пандорин одним движением встал. Почти не плескаясь, вылез из ванны. Накинул вышитый халат со стразами, лёгкой походкой прошёл к столу, написал на бумаге летящим почерком:

«Картотека: алхимик, инженер-взрывотехник».

Бомба, которая ждала в бараке, была приготовлена для него. Для Ли Хоя, убийцы-исполнителя убийцами-пособниками убийц-заказчиков.

Пелагея Ниловна Вагина встретила полицию в комнате. Значит, не подозревала о готовящемся взрыве.

Не было её сына, профсоюзного активиста. Он ушёл накануне, возле руин барака не появлялся. Он не навестил в околотке мать.

«Павел Вагин», — записал начальник сыска.

Полированные зёрна чёрного пороха сыпались в камору барабана с желобка обрывка газеты. Павел Вагин долго колдовал над уменьшенной навеской, чтобы 8-миллиметровая пуля ещё могла пробить в упор доску толщиной с палец, но выстрел был как можно тише. Теперь настала пора забивать заряды. У Вагина имелась целая банка мелкого басурманского дымаря, рекомендуемого к применению в короткоствольном оружии, и аптекарские весы. Павел скрупулёзно отвешивал порох, при необходимости добавляя или убирая зёрна кончиком чайной ложки. Ссыпал с чашки весов в газетку, аккуратно засыпал в камору порох, постукивая по листку указательным пальцем. Закладывал лоскутком бумазейной ткани и прижимал шомполом, однако, не трамбуя, чтобы спрессованный порох не сгорал слишком быстро. Поверх пыжа заталкивал свинцовый шарик, собственноручно отлитый в компактной однокамерной пулелейке, которую удобно носить хоть бы и в кармане, если такая возможность понадобится. Пулелейка, как и револьвер, были изготовлены слесарями в мастерской «Машины и механизмы». Работяги иногда подхалтуривали, запиливая без пригляда начальства огнестрел на продажу. Делали кремнёвые, невзыскательные к дефицитным капсюлям пистоли для крестьянства. Мастерили пушки поудобнее, с барабаном и брандтрубками. Не делали только магазинного оружия под унитарный патрон. Господа для забав и авторитета купят имиджевый огнестрел в фирменном магазине «Белоружие», чтобы хвастаться отделкой и качеством. Простому народу простецкие пушки сгодятся для пострелушек на шашлыках и чисто на всякий случай. Снаряженный револьвер способен лежать сколь угодно долго, но сразу быть готовым к действию, если кто нападёт, либо в дом залезет или бабу захочется шугнуть. Полезная штука револьвер.

Каморы Павел замазывал спереди куриным жиром. Не для запаха, а ради герметизации, чтобы выхлопом не подожгло порох в соседних зарядах, — бывали случаи. После открыл шкатулочку, достал картонную коробочку. На коробочке бумажная ленточка наклеена с надписью «Капсюли запальные „Алтай“ 100 шт. Барнаульский з-д N 17». Наживил на брандтрубки по стальному капсюлю. Насадил барабан на ось. Закрыл револьвер. Придерживая большим пальцем, бережно опустил курок.

Благородные мужи бросили через левое плечо по щепотке рассыпанной соли, чтобы не поссориться, и скрепили сделку кружкой пива. Принесли еду. В кафе-шантане главными украшениями была эстрада и выпивка, поэтому на приличного повара не тратились. Картошка пригорела как грешники в печах Холокоста, а говяжьи биточки по-татарски будто на самом деле томили целый день под седлом горячего наездника. Камерный оркестр свернул шансон и скрылся за кулисами. Его место занял тоскливый тощий клоун в полосатой майке и берете с пумпоном. Молча принялся выкобениваться, крутя руками и строя рожи, как будто изнутри его корёжил бес. Клоун оказался мимом.

— Могу задать нескромный вопрос? — развил своё участие в экспедиции Альберт. — Не прошу глубоко посвящать. Если не сможешь ответить, скажи, я больше интересоваться не стану…

— Светлейший направил меня в Проклятую Русь разведать насколько далеко проникла Орда. Культурное влияние, опорные пункты, состояние коммуникаций, отношение местного населения к басурманам и к Святой Руси. Мы пройдём по Тракту, осмотримся. Я составлю аналитическую записку, которую ты отвезёшь князю. Примкнёшь к попутному каравану и вернёшься без проблем.

— А вы в Орду?

— Там тоже есть немало интересного, требующего грамотной оценки.

«Включая систему охраны ханского дворца», — мысленно закончил Щавель.

Жёлудь без слов уловил отцово намерение и закручинился.

Лузга по-своему понял недомолвку и ощерился:

— Там нас ждёт весёлый хрен.

— Счастливый конец, — поправил Щавель.

Доктор задумчиво тыкал биточки вилкой. Решался — спросить сейчас или отложить на потом.

— Почему именно ты? — оторвал он взгляд от тарелки. — Почему князь вытащил тебя из дальнего угла и направил через полмира в край, где живут совсем другие люди?

— Потому что больше некому. Я смогу увидеть то, чего не заметят другие. Я смогу понять увиденное и осмыслить. Смогу задать правильные вопросы нужным людям, у меня есть военный опыт. Кроме того, я много лет не был вовлечён в тамошнюю политику и могу судить беспристрастно. Ну, и главное, светлейший мне доверяет, а для меня это дело чести.

— Чести? Что это такое? — оскалился Лузга.

— Это что-то между умом и совестью, — рассудительно ответил Щавель и обратился к лепиле. — Есть и другие причины, уважаемый, но какая разница?

— Понятно, — доктор наколол резиновый кусман и отправил в рот. — Там, куда ты приезжаешь, очень быстро начинается реальный ад. Ты несёшь его в себе, наглядно подтверждая учение французского профессора Доуэля, что ад — это мы сами.

— Не слышал о таком, — сказал Щавель.

— Он жил до Большого Пиндеца. Я находил упоминание о нём в изъеденном червием и гнилью рукописном томе, уцелевшем с древних времён в частном собрании моего пациента. Книга была о судьбах врачей, я сразу заинтересовался.

— И как сложилась судьба профессора? — Щавель был рад увести беседу в сторону от государственной тайны, благо, атмосфера кафе-шантана располагала к салонной болтовне.

— Ему отрезали голову.

— Какая печальная история, — усмехнулся Щавель. — Надо следить за тем, что говоришь. Короткий язык — залог долгой жизни.

Альберт Калужский пригладил бороду, то ли проверяя, не пора ли её подровнять, то ли беспокоясь за сохранность собственной головы.