Дмитрий Волк - Эпоха мелких чудес

Майор передал телефон Алисе, и та принялась сбивчиво рассказывать, как с утра собиралась подавать документы на вступление в Лигу — она же начинающий традиционный практик (Ведьма?! А вам понравится, если я вас мусором звать буду? Вот и меня не надо!), специализируется на гадании и поиске пропаж — как пыталась найти офис и встретила Земецкиса с волчицей, как обнаружилась пропажа Семёна, как они потом бегали два часа по округе в поисках сперва следов, потом какого-нибудь милиционера (вот всегда, пока не нужны, они на каждом углу торчат, а когда надо, ни одного не найдёшь!), наконец, как разозлившаяся Галина Николаевна вытащила их на дорогу и исхитрилась остановить проезжающий мимо микроавтобус с надписью «Эзотерическая милиция». На этом месте Бевз перехватил трубку и продолжил:

— Понятно? Ну да. Я прикинул — это или «Бригада» опять высунулась, или кто-то очень похожий. В любом случае надо брать, пока горячо. Ты там озаботься, а мы сейчас подъедем. Что? Не, ну ты даёшь! Ведьма и оборотень, к тому же — родственники — да по горячему следу! Район, куда парня запрятали, укажут, а дальше своими силами… Да, тётка. Да, родная!!! Нет, она по телефону не может. Приедем — увидишь. Всё, отбой.

Он убрал мобильник и скомандовал водителю:

— Васильич, гони на Петровку! Можно с мигалкой, я потом отпишусь.

— И что дальше? — поинтересовался Земецкис, успевший за время телефонных переговоров надиктовать Эдику всю их нехитрую историю.

— Будем брать эту вашу секту, что ж ещё…

Машина резко тронулась с места. На лице Земецкиса изобразилось недоумение. Волчица оскалилась.

— Вы думаете, у нас просто так людей на улицах похищают? И совершенно зря… У нас людей похищают для всяких разных ритуалов. Стало быть, придётся поторопиться — пока вашего Семёна не зарезали. Или не съели. Васильич, гони на красный, нам сейчас всё по сараю!

Действительно, разбудили. Не побрезговали. Правда — пинками.

Помещение наполнилось людьми в балахонах с капюшонами, очень похожими на виденных как-то по телевизору сектантов. Помнится, те практиковали жертвоприношения. Человеческие. Семён попытался решить, что всё это ему только снится, но боль в ушибленных рёбрах убеждала в обратном. Слева глухо мычал пермяк, которому уже заткнули рот тряпичным кляпом.

Командовал парадом мелкий тощий тип в темно-багровом балахоне с непонятной аббревиатурой «КАДАФ» на спине. Главсектант визгливо орал, брызгал слюной и размахивал какой-то бумажкой, в которую все время заглядывал — вероятно, шпаргалкой. По его указанию зажгли толстые чёрные свечи, быстро, но грубо намалевали на полу пентаграмму и выстроились вокруг. Выключили, наконец, режущую глаза лампочку, кому-то между делом надавали по шее («На кой хрен нелюдь приволокли, бараны?! Нам только люди годятся!»), мычащего и упирающегося пермяка отцепили от стены и выволокли на середину. Толпа в балахонах принялась мерно раскачиваться и завывать. На миг мычание почти сравнялось по громкости с воплем, и тут же стихло. «Прощай, солёны уши…» — вздохнув, подумал Семён.

Главарь удовлетворенно хмыкнул и, шелестя своей бумагой, по слогам зачитал несколько фраз на непонятном наречии. И ничего не произошло.

Ну, практически ничего: демон как демон, в Голливуде и не такие снимаются…

Сектанты отшатнулись в стороны и замерли. Наступила тишина.

— Ну, что? Работать будем? — спросил демон приятным баритоном. — А то у меня и так… — он выразительно покосился на недешёвые часы.

— Повинуйся мне, исчадье тьмы, и выполни мою волю! — замогильно провыл главарь.

— Уже. Слушаю, блин, и повинуюсь.

— Имеешь ли ты власть над светом и тьмой?

— Имею, имею… — Демон зевнул и с интересом посмотрел на замершего Семёна. Тот из последних сил старался не захихикать.

— Так услышь же волю мою! Уничтожь свет! И да настанет тьма! — Сектант торжественно простёр десницу.

— Ага. Ясно… Сейчас. — Демон подмигнул Семёну и щёлкнул пальцами. В мгновенно навалившейся тьме раздался удаляющийся хохот. Семён тоже не выдержал — заржал. Впрочем, всё равно никто его не услышал за радостными воплями сектантов. Судя по звукам, они уже во всю обнимались, радуясь концу света. Помещение заполнилось удушливой вонь сгоревшей серы и — почему-то — одеколона «Шипр»…

…Страшный удар сотряс дверь подвала. Потом второй. Потом мрак прорезали лучи фонарей, затопали сапоги, и кто-то проревел в мегафон:

— Не двигаться! Руки за голову!

— А. Вот и кавалерия… — пробормотал Семён.

Несколько минут спустя, когда все присутствующие уже были слегка побиты, упакованы в наручники и аккуратно разложены по полу, на середину помещения неторопливо вышёл известный всему городу по криминальной хронике майор Драгунский. Усмехнулся и произнёс:

— Да будет свет!

Кто-то из бойцов щелкнул выключателем.

…и стал свет.

Труп — причина появления в конторе следственной бригады — торжественно возлежал на опрокинутом стуле посреди кабинета, рядом с рабочим столом нотариуса. Молодой дознаватель из ОВД, деловито занявший хозяйское место, изучал лицо стоящего перед столом владельца кабинета, одновременно заполняя «шапку» очередного листа протокола. На диванчике у двери томились понятые — степенный конторный Акакий и всхлипывающая пожилая уборщица. Напротив, на одном из колченогих стульев, стоявших возле мусорной корзины, нервно сглатывая и то и дело косясь на покойного, сидел один из обитателей кабинета — мелово-бледный парень лет двадцати-двадцати пяти. Помощник нотариуса.

— Итак, принимали клиента вы, гражданин Земецкис?

— Нет-нет! — Нотариус всплеснул руками и мелко затряс головой. — Я только заверял документы. Принимал клиента Семён, он у меня на практике, из института…

— Ясно… — Дознаватель нахмурился. — Что это был за документ?

— Понимаете… — Нотариус помялся. — В принципе, в проведении ритуала заверения для данного документа не было необходимости, но клиент настаивал… А желание клиента для нас — закон. — Земецкис натянуто улыбнулся бескровными губами. — Если, конечно, простите за неуместный каламбур, оно не противоречит закону.

Дознаватель, хмыкнув, переспросил:

— Так всё же, что просил заверить клиент?

— Заявление о регистрации… прекращения деятельности ПБОЮЛ, — почти шепотом закончил фразу Земецкис, косясь на труп. Покойный предприниматель произвёл бы впечатление на любого непривычного человека. Хотя бы жутким синюшным цветом лица или вывалившимся полиловевшим языком… — Можно, я сяду?