Станислав Теплов - Сказание о вещем Румате — знатоке боевых, серых в яблоках, верблюдов

Он проснулся на рассвете, полежал немного, прислушиваясь к шелесту дождя за окном.

— М-м-е-е-р-рзавец, ты слижешь эту грязь языком, — за окном раздался звук второй звонкой оплеухи, первая разбудила Румату. — Клянусь задницей Святого Мики, ты выведешь меня из себя! — Эй, придурки, вы можете ссориться потише, — послышался сварливый голос его соседки Тети Моти. — Проснется, не дай Бог, Румата Натанович, костей потом не соберете. — Да пошел он в задницу, — послышалось в ответ. — Кто он такой, ваш Румата?

Слегка оскорбленный вышеупомянутый Румата поднялся на локте, прокашлялся, и сказал страшным и замогильным голосом:

— Перережу, как голованов, тридцать три раза массаракш.

За окном стало тихо, кто-то спешно убегал вдаль по улице.

Скверно, когда утро начинается так. Румата печально вздохнул, встал с постели, подсмыкнул трусы, пнул ногой Каляма, который мяукал и пытался потереться об ноги, и прошлепал босыми ногами на кухню. Там, за широким столом, долговязый и мрачный Дональд в широкополой шляпе писал пулю с Доном Томэо и Мозесом. Мозес поминутно шумно сёрбал из своей десятиведерной кружки, украшенной неприличными фресками неизвестного инопланетного мастера. Мадам стояла у окна и, тупо глядя на захламленный задний двор, томно вздыхала:

— Какое утро, сколько поэзии! — На ней было розовое с кружевами платье, открывающее точеные плечи. Между лопаток торчал огромный рубильник в положении ВКЛ.

— Пожрать чего-то есть? — спросил Румата у компании.

— Колбаса в холодильнике, — мрачно процедил сквозь зубы Дональд. Вот уже третью неделю они ели только конскую колбасу, сделанную Рэдриком Шухартом из бездарно проигранного в преферанс Доном Тамэо хамахарского жеребца. — Киевна в продуктовый на углу пошла, может, принесет что-то.

— Она принесет, как же, Ивашкиного мяса второго сорта, купит подешевле и сдерет с нас втридорога, — задумчиво сказал Уго.

— Может, зубом поцыкать? — предложил Дон Томэо.

— Денег на дантиста не дам, — быстро сказал Мозес. Он рассматривал свои карты и мычал себе под нос ”Не кочегары мы, не плотники, Да. А на тахоргов мы охотники. Да”.

— Надоела мне конская колбаса, — сказал Румата. — Уго, — позвал он. — Уго, когда будет Докторская из }qrnpqjhu боевых верблюдов? — Уго сидел в углу, свирепо поблескивая глазами, словно Маугли. — При коммунизме, — просто ответил он.

— Не понимаю, почему бы благородному дону не поесть конской колбасы, — воскликнул Дон Томэо, отхлебывая белого ируканского.

— Он же коммунар, ему совесть не позволяет, — мрачно сказал Дональд и положил карты. Справа от него на столе лежал огромный черный кольт.

— Вечно вы, Дональд, — махнул рукой Румата и пошел в ванную комнату. Уже на пороге кухни его окликнул Мозес. — Слышь, Натаныч, там на тумбочке шифровка из центра.

Скверно, когда день начинается с дона Томэо. Он прошел анфиладой комнат, из залы донесся голос Горбовского:

— Да перестаньте вы чавкать, Кацман, вы мне забрызгали майонезом все боевые награды.

Румата помылся, пописял, побрился и, на ходу натягивая реглан, зашел в комнату Киры.

— Здравствуй, милая, — милая сидела у окна на гигантском сундуке и непрерывно чесалась.

— Здраствуй — Здравствуй. Ты мне расскажешь сегодня про сказочный город Ленинград или снова Санкт-Петербургом отделаешься?

— Слыш, давай я тебе про Днепропетровск? — вяло спросил Румата.

— На хрен мне сдался твой задрипаный Днепропетровск?! — справедливо ответила Кира.

Румата обнял ее, но Кира отстранилась и, ковыряя пальцем в носу, невнятно промолвила:

— Ты говорил, шо при них нельзя, — кивая на его золотой обруч весом в 13 кг., ладно сидящий на голове с приваренной к нему VHS видеокамерой PANASONIC M-3000. — Глупенькая, — засмеялся Румата и швырнул обруч в угол. Раздался стеклянный звон, треск, придушенный писк. Из угла, бурча нехорошие слова, метнулся к двери домовой Тихон.

— Такой забавный, — хихикнула Кира.

— Кристобалю Хозевичу побежал жаловаться, — нахмурился Румата.

— Ну ты же его не боишься, а? Ну вот, сразу нахмурился. Я что-то не то сказала?

— Понимаешь, Кира, Кристобаль Хозевич по непроверенным данным является резидентом китайской, английской и соанской разведки в Арканаре. Такую фигуру на фу-фу не возьмешь, тут нужен тонкий подход.

Румата взял Киру за нежный стан и поцеловал ее в губы. Она с легким стоном скользнула ему на руку. Неожиданно сверху, на нее упала огромная, измазанная неопознанными экскрементами сандалия. Румата в бешенстве высунулся из окна:

— Перец, скотина, сколько можно?

— Простите товарищ, я, больше не буду. — донеслось откуда-то сверху.

На улице послышались шум и крики. Гнусавый голос Домарощинера забубнил:

— Вот этот дом, господин офицер. Осторожно, лужа, господин офицер. Я всегда в нем подозревал двурушника, reppnphqr`, садомазохиста, эксбициониста, петлюровца, недобитого власовца, зеленого брата, моджахеда и инсургента. Походка, понимаете, походка, она его выдала с головой, и еще бутылки. Да-да. Пустые бутылки. Никто в этом городе не пьет русской водки. Законопослушные граждане пьют “Украинскую с перцем”, ”Киевскую Русь”, ”Горилку” и только он пьет эту гадость. Вот его дверь, господин офицер. Всегда рад помочь. Я живу недалеко. Цветочная 27. Милости просим, мы с женой всегда дома. Если увидите на мостовой под окном труп профессора Плейшнера, то это условный знак: у меня дома товарищи по ируканскому подполью. Всего доброго.

В дверь забарабанили. — Гражданин Эсторский, открывайте, вы окружены.

— Эй, вы! — рявкнул он. — Вам что, жить надоело?

Удары в дверь стихли.

— И вечно они напутают, — негромко сказали внизу. — Хозяин то дома...

— А нам-то что за дело?

— А то дело, что первый знаток боевых верблюдов. Доказывай потом, что ты не верблюд.

— А у меня приказ!

— Ну смотри сам.

— Ладно, Румата хватит прикидываться, — заорали снизу, — Вы изобличены полностью. На вас пришел сигнал от соседей. Вы не сдали книжку А. и Б.Стругацких в облбиблиотеку и храните дома запрещенные материалы. Пустите хоть погреться — мы страшно промокли.

— А вы откуда? — спросил Румата и снова высунулся из окна. Дождь лил, как из ведра. Около своей двери он увидел группку людей под раскрытым зонтиком, его держал Дон Рэба и хищно улыбался.

— Кого-то он мне напоминает, — раздраженно сказал кто-то снизу.

— Мы из Октябрьского РОВД, открывайте — сладко ухмыльнулся Дон Рэба, по его жабьему лицу текли обильные капли дождя и скупые слезы радости. Румата пригляделся и узнал в стоящих снизу капитана Квотерблада, ротмистра Чачу и Павора в черном плаще.