Леонид Моргун - Проблема смазки

Подлетая к окрестностям Альтаира, выйдите на смотровую палубу вашего звездолета и поглядите в район звездного скопления NGС-552. И когда корабль сбавит скорость, обходя область влияния нейтронной звезды А 233-16, на самом краю скопления вы сможете заметить крошечную блестящую точку. Это и есть НИ-КБ (научно-исследовательская космическая база) № 19. При желании вы сможете подробнее рассмотреть ее в сильный телескоп. 180 лет тому назад она походила на клубок серебристой пряжи, пронзенный спицами причалов. Клубок, диаметром 4 километра, и причалы по 7 километров каждый. Но время шло. Люди рвались в глубины галактики, а база оставалась в тылу, расширялась, ремонтировалась и еконструировалась, и постепенно превратилась в то, что вы можете видеть сейчас — уродливое, беспорядочное нагромождение коробок и куполов, похожее на порождение фантазии пьяного кубиста. Пустуют запыленные причалы. База давно уже утеряла научное и исследовательское значение. Сейчас она превратилась в чисто административный городок, где работают конторы нескольких институтов, трестов, региональная инспекция по охране окружающей среды, отделение галактического банка. Есть общежитие для рейсовых челночных бригад. Когда они прилетают, гулкие коридоры наполняются грохотом подбитых магнитными подковками ботинок, жизнерадостными веселыми голосами и здоровым молодецким смехом. Но кончается пересменка и вновь Базу окутывает сонная тишь. Шуршат листы отчетов и справок. На дисплеях перед бледнолицыми сонными девушками приплясывают колонки голубоватых цифр, мерно гудят компьютеры, извлекая из недр своих трилионы бит потребной кому-то информации. А затем кончается условный день и начинается не менее условный вечер. Для трех с половиной тысяч человек населения Базы он обычно бывает заполнен танцами, кино, флиртом, для кого-то щемящей тоской, для кого-то бурной радостью. В такие-то вечера и появляются на свет личности, днем обычно незаметные, в силу того, что и должности они на Базе занимают самые невзрачные — пожарные, вахтеры, технические исполнители, был даже один комендант общежития. Все это были люди пожилые, чтобы не сказать старые. В молодости они прилетели на Базу, мечтая посвятить жизнь исследованию и освоению необъятных галактических пространств, принести свет человеческого разума в самые глухие закоулки галактики. И им это удалось, долгие годы они возвращались на Базу, опаленные светом невиданных солнц, на зубах их хрустела пыль таинственных планет, они громко смеялись и шагали, неуверенно ставя ноги, отвыкшие от гравитации. Они были живой легендой, покорителями и первооткрывателями, и подвиги их были описаны в очерках и романах и сняты в кино. Но когда глаза их стали слабеть, а руки потеряли твердость, когда они начали терять сознание во время перегрузок и долго и шумно скандалить с врачами, начальство стало вежливо, но твердо вычеркивать их из списков экспедиций. И они стали оставаться на Базе, томясь от сознания собственной никчемности и с завистью провожали в дальние рейсы бодрых и подтянутых новичков. Они же оставались. Надолго. Навсегда.

По вечерам они порой появлялись на «бродвеях» центральных ярусов, временами маячили на спортплощадках, забредали в кинозал, кое-кто захаживал в бар, но итогом их прогулок был всегда этот уголок по соседству с комнатой дежурного электрика.

Этот закуток в шутку прозвали Старой Хрычевней. Располагался он в самом конце сорок седьмого яруса, под пожарной лестницей. Одна его стенка приятно грелась от соседства уранового котла, а под потолком висела маленькая тусклая лампочка, которая начинала угрожающе раскачиваться всякий раз, когда База совершала очередной маневр в пространстве.

Обычно там было туманно от дыма безникотиновых сигар, шла ожесточенная игра в нарды или домино, в неимоверных количествах выпивался чай, и над всем этим витал неторопливый разговор.

Я работал тогда старшим инженером в управлении геологических изысканий, днем корпел над отчетами экспедиций, составлял сводки, сочинял справки, а по вечерам писал рассказы. Раз в месяц на меня возлагались обязанности ночного дежурного по Базе, как, впрочем, и на остальных специалистов среднего звена.

В одно их таких дежурств и забрел я в Старую Хрычевню. И… остался там. С тех пор я почти каждый вечер забирался в уютный уголок под лестницей и слушал, слушал рассказы ветеранов. Многие из них я потом записал. Недавно, перебирая свои архивы я наткнулся на один из этих рассказов, который и предлагаю вашему вниманию.

Ко дню рождения Акакия Евграфовича Борзого вся База начинала готовиться загодя; начальство посылало в Центр очередное представление к очередной награде; в АХО лихорадочно готовился приказ о приличной премии; киберхудожник Рубенчик спешно стряпал транспарант с портретом ветерана. В знаменательный день все свободное от работы население Базы собиралось в конференц-зале и получало редкую возможность лицезреть Акакия Евграфовича за столом президиума, гордо несущим на широченной груди массу отечественных и инопланетных орденов от дырявой раковинки, надетой ему на шею свирепым вождем племени галактических призраков Тамбы-Намбы, до Ордена Беспримерного Героизма с Бантами, Мечами, Лентами и Лавровыми Листьями, который мало того, что был изготовлен из золота, отороченного платиной с брильянтовыми вкраплениями; мало того, что при ходьбе наигрывал какой-то весьма своеобразный пикантный маршик; мало того, что умел изменять свою форму и светимость, чтобы не проигрывать в соседстве с другими орденами, — но еще и издавал тонкий, но чрезвычайно своеобразный запах (смесь пороховой гари и паленой резины), что должно было напоминать всем присутствующим, что за здорово живешь и кому попало такие награды не даются. Однако все это было лишь официальной частью, вызванной не столько почтением, сколько желанием умилостивить грозного отставника. Всем было известно, что Акакия Евграфовича чрезвычайно любят и ценят в Совете Ветеранов Галактики и что он, обнаружив где бы то ни было неполадки и нарушения, сразу же пишет жалобу и не кому-нибудь, а прямиком министру обороны, который некогда хаживал в походы под его началом. Однако министр перебрался в столицу, дважды женился, дважды развелся, подавил две попытки военного переворота и два десятка заговоров, а Борзой так и остался доживать век в глубоком космосе, в должности стармеха на громадной и неказистой с виду пустотелой стальной болванке, именуемой Базой, а молодняк вообще окрестил её «бузой», ну да их дело молодое, а базовские старики никогда свою обитель в обиду не давали.