Евгений Лукин - КАПУСТА БЕЗ КОЧЕРЫЖКИ

Я стоял как дурак посреди собственной комнаты и с глубокой тоской вспоминал то славное время, когда на полочке в дверце моего холодильника ютилась неизменная бутылка водочки.

Утром я нашел в кресле полупрозрачную бесцветную плитку размером с книгу. Долго вертел ее в руках, наконец угодил пальцем в какое-то углубление, и плитка — действительно, как книга — развернулась веером упругих листков, испещренных штрихами и точками. Потом вновь сложилась. «Растяпа этот рецидивист, — подумал я, — забыл какую-то свою игрушку». И положил плитку в секретер, рядом с давешним катализатором. Ничего не хотелось мне делать с этими штуками. Ничего: ни экспериментировать, ни выбрасывать, ни сдавать куда бы то ни было. Я решил просто подождать. Чего? Не знаю. Но вся моя жизнь с тех пор переменилась.

Я по-прежнему хожу в свою контору, по-прежнему толкаюсь вечерами у книжного, зарабатывая на жизнь, даже девчонок вожу к себе по-прежнему. Но я вдруг стал думать о таких вещах, которым раньше не придавал значения или вовсе не догадывался о них. Меня, например, неотвязно мучит проблема: спасет ли людей внезапное изобилие? Кому мультипликатор будет нужнее: лентяям, обжорам или творцам, которые навсегда освободятся от черной работы? Людям доброй воли, которые дадут еду голодным и лекарства больным, или воякам, которые враз все уничтожат в бешено ускорившейся гонке вооружений? Черт знает о чем думаю я теперь. Всерьез переживаю, что не спросил зеленобрюхого, может ли его мультипликатор тиражировать людей как вещи — ведь это, пожалуй, было бы ни к чему. В общем, частенько я рассуждаю так, будто мультипликатор на самом деле возможен. А время от времени (как же иначе?) подвергаю сомнению собственную психическую нормальность. И только эти «вещдоки» в секретере спасают меня от окончательного безумия. А впрочем, что это за доказательства: бутылка с красной пылью да какая-то китайская головоломка? Подумаешь, инопланетные штучки!

И однажды я не выдержал. Позвонил старому знакомому еще по «универу» (он окончил химфак) и попросил сделать — не для себя, конечно — максимально полный анализ одного порошка. Передал ему крохотную горсточку. Он обещал звонить и пропал надолго. Я успел забыть о своей просьбе, когда он внезапно объявился.

— Старик! — орал он в трубку. — Где ты взял этот порошок?!

— А что такое? — спросил я невозмутимо.

— Понимаешь, вообще-то это двуокись тория, но не совсем двуокись тория. У нее совершенно немыслимая кристаллическая структура.

— Ну и что?

— А то, что она, например, оказалась уникально эффективным катализатором (при слове «катализатор» я вздрогнул) в реакции окисления… (тут я ни черта не запомнил — какого-то альфа-минус-хренатина в бета-плюс-хренатан).

— А для чего это нужно? — поинтересовался я.

— А тебе зачем? — агрессивно откликнулся он.

— Вот как. Ты где работаешь-то?

— Извини, старик, не имею права разглашать.

Кисло мне стало, братцы, от этого разговора. А он спросил:

— Слушай, не можешь еще достать порошочка? Спирту нальем один к одному. Годится?

— Нет, не смогу, — отозвался я глухо.

— Так, может, мы сами? Ты только адрес дай.

— Не знаю я никакого адреса. Друг на одном «ящике» спер из буржуйской установки — вот и все.

— На каком «ящике»-то? — продолжал он допытываться. — Назови хоть что-нибудь: открытое название, номер… Я же их знаю все.

— Не имею права разглашать, — сказал я и повесил трубку.

Порошочек ему! Катализатор. Шиш тебе, а не катализатор!

Он для прогресса предназначен, а вы там из него химическое оружие сляпаете. Нет уж, дудки.

И больше я ни к кому не обращался. Но почему-то именно тогда меня осенило. Я даже удивился, что раньше не догадывался. Ведь эта дурацкая плитка — она и есть ноу-хау, про которое талдычил мой пришелец. Он только объяснить не успел, как с ним работать. Точно, точно. А заказать ноу-хау успел — вот оно и свалилось в мое кресло. Обидно, братцы, до соплей. А уж ему-то как обидно! Сидит небось на своей Альфа Центавра за решеткой и плачет. Не представляю, впрочем, какие должны быть решетки для этакой зеленой размазни.

А еще, братцы, я начал много читать. Особенно фантастику. Ведь у фантастов подобных случаев сколько хочешь описано. И так все по-умному получается, и все-то проблемы у них решены, и все они знают, как вести себя. Впрочем, не всегда. Бывают и дураки вроде меня. Но это в юмористических рассказах. А мне сейчас не до юмора. Я же, выходит, сорвал грандиозную программу ускорения прогресса. И все из-за того, что не читал раньше фантастики. Ведь если бы читал, разве бы я так себя вел?.. Эх, братцы!

А над этим ноу-хау я долго голову ломал, но так и не понял. Теперь на вас вся надежда, читатели. Ищите меня, поговорим, может, и доверю вам штуковину эту. Только имейте в виду, если вы на каком «ящике» работаете или, не дай бог, из органов ко мне явитесь — лучше не приходите: сразу пойму, у меня на эти дела нюх, не обманете. Дурачком прикинусь — дескать, вот так мы глупо шутим — и провожу вас до дверей. Да, и обыск у меня не надо делать, граждане сыщики, потому что давно уже нет ничего в моей квартире.

Вот так, братцы. Мне ведь в самом деле помощь ваша нужна. Вы только не обижайтесь, если кто-нибудь из вас разгадает ноу-хау и сделает мультипликатор, а я ему все равно катализатор прогресса не дам. Вы понимаете, в чем дело, я очень много умных книжек прочел, но так и не знаю до сих пор, хорошо ли это — внезапное изобилие и ускорение прогресса. Лично по мне — так, пожалуй, хорошо. А вот что другие скажут? Вон эти-то, краснопузые, вылавливают самовольных миссионеров, мешают им делать их доброе дело. Почему? Я-то этих «стражей» не очень жалую, даже инопланетных. Но черт их знает, может быть, правы-то как раз они? Может быть, вовсе и не нужен слаборазвитым планетам катализатор прогресса? Как вы полагаете?

Андрей Васильевич Тимохин садится к телефону. Начальник попросил остаться в ночную смену (идет очень важный эксперимент), а он ответил уклончиво:

— Не обещаю пока, Петр Кузьмич.

Теперь он снимает трубку, слушает гудок и думает:

«Главное — ничего не перепутать. Надо же, год уже прошел, а я все никак не привыкну. Значит, так. Матери нельзя говорить о работе. Она будет нервничать. Жене нельзя говорить, что еду к матери. Обидится, скажет, дома совсем не бываешь. Начальнику нельзя говорить о жене. Он ее слишком хорошо знает, не поверит ни одному слову, Паше Мельникову нельзя говорить ни о жене, ни о матери — только о бабах. Лучше всего приплести Татьяну, это понятнее всего. Татьяне нельзя говорить… Боже, как я устал!»

Дома к телефону подходит Алешка. Приходится сделать ему выговор за вчерашнюю двойку.