Оберон Ману - Апокалипсис every day (СИ)

Фридрих и Вася сидели на лишённых коры стволах деревьев, сложенных в виде большого треугольника. Посередине, на месте старого кострища, стоял железный ящик на коротких ножках. Стенки ящика зияли треугольными дырами, пробитыми чем-то вроде большого скальпеля для вскрытия трупов. Внутри ящика жарко пылали угли. Поверх углей, занимавших в высоту около трети ящика, на металлических прутьях жарилось мясо. Прослоенное кольцами лука и помидоров. Время от времени, повинуясь какому-то внутреннему чувству, Вася нагибался и поворачивал прутья, чтобы мясо обжаривалось равномернее. Ящик назывался «мангал», а прутья «шампур». Оба названия Фридрих только что записал в свою записную книжку. Русскими буквами.

— А что это есть там, верх? — спросил Фридрих.

Вася поднял голову, полуобернулся и посмотрел в направлении указательного пальца гостя. На крыше морга, на самом краю, стояло странное сооружение, напоминающее противотанковый ёж из рельсов времён Второй Мировой. Две доски крест-накрест, короткие. Буквой «Х». И одна длинная, лежащая на перекладине буквы. С того конца, который выдавался над крышей, свисало на верёвке большое ведро.

— Крышу крыли, — пренебрежительно махнул рукой Вася. — Оставили.

Фридрих порылся в записной книжке.

— Крыша есть верх дома. Это один. Крыша по-русски есть рэкет, это есть крыша два. Русский премьер-министр от президент Ельцин делать ладони жест на свой предвыборный плакат: «я есть ваша крыша». Мне объяснять госпиталь. Какая крыша это есть и что есть «крыть»?

Вася изумлённо похлопал глазами.

— Ну, Фридрих, ты ващще, прямо как фриц какой. Вопросы задаёшь.

Фридрих недоумённо поднял брови.

— Фридрих есть имя. Фриц тоже есть имя, Но Фриц есть короткий имя. Ты есть Василий, короткий имя — Вася. Я есть Фридрих, короткий имя — Фриц. Что есть твои слова? — сам не зная почему произнес Фридрих — Ганс.

Вася открыл рот в изумлении.

— Ты — Фриц?!.. Бли-ин, ну, ващще!.. По этому поводу надо выпить!

И шустро разлил водку по заранее приготовленным ёмкостям. Немцу — в гранёный стакан, себе — в знакомую уже медицинскую мензурку.

Приняв в руки стакан с водкой, Фридрих как мог проницательно посмотрел в глаза Васи. В глазах Васи сияла изумлённая восторженность открытия.

— Ты нет знать, что Фридрих есть Фриц?

— Откуда! — широко развёл руками Вася.

— Почему первый раз увидеть меня, двое сказать — Фриц? Вы знать меня?

— Откуда! — снова развёл руками Вася, но уже тише.

— Почему назвать имя Фриц? Вы есть КГБ?

Вася округлил глаза, автоматически опрокинул в рот стакан водки, задумчиво запил её бутылочкой пива Миллер, потом поковырял в ухе и мягко, как больному, сказал:

— Ты водочки-то ахни, и не думай много. А то рехнёшься. КГБ умерло давно, от него только зомби осталось. Вы, немцы, — фрицы, американцы — янки. Вы нас, русских, тоже, чай, поди, невесть как кличете.

И слегка хлопнул кончиками пальцев по донышку стакана Фридриха. Фридрих поднёс стакан ко рту и выпил сто граммов водки в три глотка, не почувствовав вкуса. Едва он опустил свою ёмкость на место, как Вася тут же наполнил его водкой. И себя не забыл, естественно.

— Между первой и второй — промежуток небольшой. После первой — не закусывают.

И Фридрих выпил ещё сто граммов водки.

— Запей! — сказал Вася и подал открытую бутылочку пива.

Фридрих послушно выпил. Прямо из горлышка.

— С пылу, с жару, — сказал Вася и подал шампур.

Мясо с углей, приготовленное по рецепту санитара морга, аккуратно легло на смесь водки с пивом. Сочное, в меру прожаренное, вперемешку с пропахшими дымком колечками лука и запечёнными ломтиками помидоров. В желудке Фридриха проснулся отчаянный аппетит и он буквально не заметил, как съел три шампура подряд.

— Вот это по-нашему! — гордо заметил Вася. И разлил водку.

Облизав пальцы, чтобы не запачкать стакан, это получилось как-то само собой, Фридрих принял наполненный до краёв водкой русский гранёный стакан, непонятно почему шумно выдохнул в сторону скопившийся в лёгких воздух — и единым духом опустошил его.

Когда невольно задравшаяся кверху голова Фридриха вернулась в более — менее горизонтальное положение, глаза его, подёрнувшиеся слезами, остановились на пламени костра. А рот раскрылся сам собой и он, по-немецки, ибо русских слов и не хватило бы, да и думал он сейчас на родном языке, — обратился к огню:

— Здравствуй, Тевтобургский лес! Я, Арминий, клянусь, что ни один римлянин не уйдёт живым из-под твоих ветвей, мясо Вотана! Клянусь омелой и дубом, мы заслужим место в Вальгалле, накормив птиц Одина сладким мясом врага!

И дико расхохотался.

— Ты чего, Фриц? — озабоченно спросил Вася.

— Я не есть Фриц, я есть Арминий! — выкрикнул в нахмурившееся небо Фридрих.

— Так, — сказал Вася. — Арминию больше не наливать.

Но стихия, властно захватившая немца в свои объятия, руководила его телом по своему хотению. Фридрих перестал быть Фридрихом. Он пил водку из горлышка, проливая жгучую жидкость на рубашку, рвал зубами куски мяса с шампура и глотал, почти не разжёвывая, рывками задирая голову вверх, как динозавр. И наступил момент, когда Фридрих допился до состояния, близкого к отрезвлению. Он пришёл в себя, ощутил, что сидит на поваленном стволе дерева у огня, увидел и узнал сидящего напротив.

— Это есть — хорошо! — сказал Фридрих, широко разведя руки и потрясая ими.

Вася, приоткрыв рот, только головой крутил, глядя на него.

— Ну, Фриц, Арминий твою мать, и здоров же ты пить!

— И есть! — рявкнул Фридрих и сыто рыгнул. — Хорошее мясо!

— Ещё бы, — хмыкнул Вася. — Свежачок, в натуре.

— Кто есть свежа-чок? — благодушно спросил Фридрих, снова отрыгивая.

— А пошли, покажу!

И они пошли смотреть.

Свежачок санитара оказался трупом молодой женщины.

Фридрих, тупо покачиваясь взад и вперёд, смотрел, как Вася поворачивает на перевозимой каталке обнажённое тело, показывая на щели разрезов.

— Главное, чтобы туша соответствовала стандартам, — говорил Вася, ковыряя в ухе.

— А-э-э? — отвечал Фридрих, пытаясь разобраться со своими ощущениями.

— Я говорю, чтобы молоденькая была, здоровая. Не блядь какая, с триппером.

— И-и-э-э-х! — рвалось из горла немца.

— Не, не заметят! Зашью, приодену, ничё. В первый раз что ли!

Фридрих, сфокусировав внимание на лице сотрапезника, икнул.

— Я теперь есть — людоед?

— А как же! — жизнерадостно ответил Вася. — Прямо как в кино. Правда, здорово?

Из груди Фридриха вырвалось неразборчивое рычание.

— Я знал, что тебе понравится, — говорил Вася, приобняв гостя за плечи и провожая его к выходу из морга.

— Вона, эти, как их, самураи! Рубанут шашкой напополам, и давай жрать печёнку!